told you i'm coming home

@настроение:

Автор:  Criminelle
Иллюстратор:  kitory
Жанр: гет, пвп
Рейтинг: NC-17
Примечание: WTF Bigbang 2016

читать дальше
Как и обычно, Сынри выбирает первым. Договоренность негласная, но ему разрешают: с одной стороны, он макнэ, и хены снисходительны. А с другой стороны, он единственный, кого все эти игрушки интересуют искренне, кого они захватывают. Джиен усмехается, когда видит, что Сынри включает радар. Сынхен поднимает уголок губ, Дэсон улыбается смущенно и понимающе, Енбэ еле заметно кивает. Сынри опускает глаза, показывая, что понял, и уходит.

Он начинает с середины танцпола, оглядывается, слегка щурясь. Вокруг роскошь, кричащая многоцветность, эпохи и стили на любой вкус. Они не стали уточнять тему вечеринки, решив, что так может выйти даже веселее, и оказались правы. Сынри скользит взглядом, слегка задерживаясь на каждой: женщина-кошка, американка в ханбоке, кореянка в индийском саронге с точкой на лбу, амазонка. Костюмы не имеют значения, это все ерунда, хотя выбрать девочку с хорошим вкусом, конечно, будет приятно. Сынри прохаживается, наклоняется, делает комплименты. Он придирчив, пристрастен, ему важно все: цвет глаз, форма уха, туалетная вода, припухлость губ и стройность лодыжки.

Из-за высокого стула за стойкой на него оглядывается... фея? Принцесса? Сынри не определяет, но ему нравится длинный шлейф из объемного, хрустящего кружева и нравится короткая спереди юбка в жестких волнах, которая топорщится, приоткрывая точеные ножки. Он подходит, смотрит, ставит на стойку бокал. Ее ресницы хлопают, из-под крохотной, почти не скрывающей лицо маски пробивается нечаянный румянец, Сынри пускает в ход все свое обаяние. Окончательно она покоряет его шелковистостью кожи на ляжке, Сынри укладывает ладонь между стройных бедер, и перчик дергается, признавая – попал. Сынри изгибает губы, двигаясь ближе, рука ползет глубже. Девушка пахнет мятой и шампанским, ее глаза блестят, она не поднимает голову, удовлетворяя Сынри в полной мере – он любит не особенно строптивых.

В номере Сынри сразу прижимает ее к двери, пряча лицо в изгиб шеи, в шелк и шампанское. Она вздрагивает, а он трется об нее членом, в штанах у него теперь горячо, тесно. Не надо целоваться, Ким Лим ему не простит, и поэтому Сынри просто снимает с нее запах губами, чтобы узнать на вкус. Кожа на ключице тоненькая, шея тоненькая, нежная жилка бьется подо ртом, и вкус удивляет. Сладкое мятное мороженое, определяет Сынри, облизывая впадинку, чуть терпковатое в сердцевине, пресное в самом конце. Вкус переливается на языке, и хоть остроты не хватает, Сынри убеждается, что очень и очень не прочь ей вставить, и они перемещаются на кровать.

Черная рубашка летит в сторону, под руку попадается бокал с шампанским, Сынри глотает сам и тянет к модельке. Она открывает рот, высокая шея изгибается, шампанское шипит, а часть льется мимо – Сынри мешает его с мороженым, чтобы разнообразить основные ноты, чтобы шея казалась вкуснее. Но дело, конечно, не в шее, гораздо более его интересует все, что ниже, под мелко-сетчатым лифом платья. Одной рукой он подцепляет лямку, она понимает тут же, поводит плечами; лямки падают, и сеточка повисает на сосках. Сынри расстегивает ширинку, чтобы она взяла в руку, ему уже хочется, и его опять понимают правильно. Члену хорошо под ласковыми пальцами, которыми она перебирает быстро, почти невесомо, но это все пока приятное дополнение. Что сейчас важно – это ее грудь.

Сынри оголяет соски губами; крупные, пухлые, они великолепны на ощупь. Мягкая небольшая грудь упруго проминается под его носом, он играет, щекочет, наконец-то целует всерьез, по-настоящему, раскрытым ртом, захватывая как можно больше плоти, забирая всю эту мягкость в себя. Сосок твердеет, Сынри опрокидывает ее на покрывало, следя, чтобы рука в штанах никуда не сместилась и продолжала действия по программе; грудь расплывается, но все равно остается прекрасно округлой. Сынри лижет между грудями, где кожа плотно сидит на кости, и перемещается к другому соску, ведь негоже распределять внимание неравномерно, а Сынри твердо придерживается давно определенных принципов. Он заводится все больше и больше, прижимаясь сильно, потихоньку накручивая ритм в соответствии с интенсивностью ее реакции. Вероятно, она отлично знает свое дело, по крайней мере, гнется исправно, негромко стонет. У нее неплохой голос, мимоходом думает Сынри, высокий и с большим диапазоном, она меняет интонации достаточно музыкально, со сноровкой скрипачки, органически не способной сфальшивить.

Главное блюдо вечера – по-прежнему ляжки, Сынри оставляет их напоследок, подбираясь к ним через выпуклый фарфоровый живот, низенькую резинку атласных трусиков, крутой лобок. Он не снимает с нее трусы и не собирается, что его интересует – так это внутренняя сторона бедра, гладкая, сладкая, теплая. Сынри не стесняется, отпуская себя, будто и трахаться собирается с ляжками; с утра она наверняка обнаружит на них засосы и, может быть, еле заметные следы от укусов. Но Сынри старается не переходить ниже середины, под юбкой достойной длины будет не видно, наверняка у нее здесь гардероб на все случаи жизни.

В самом мягком месте, где мышца фигурным изгибом переходит в сухожилие, Сынри вдруг чует запах ее промежности, и здесь прелюдия обрывается – ему хватит, а она и подавно готова. Он широко раздвигает ей ноги, надевает презерватив, заранее предусмотрительно заложенный под покрывало, и принимается за дело.

Когда они заканчивают, Сынри (наученный горьким опытом) в качестве последней услуги собственноручно натягивает лямки обратно ей на плечи, одергивает платье, стряхивая воображаемую пыль, и помогает подняться.

– Мне понравилось, – шепчет он. Вот только теперь он легонько целует ее в самый уголок рта, просто быстро прислоняет губы. А потом разворачивает и напоследок шлепает по тугой заднице, открывая дверь.

Дэсон в принципе с удовольствием пропустил бы свой круг. В основном ему просто лень, хотя есть одна девочка, к которой возвращается его взгляд на протяжении большей части ночи. Отчасти, вероятно, весь этот спор затеян ради него, потому что именно он больше всех расстроен насчет своей личной жизни, по глупости еще и пожаловавшись на это в приватном чате Енбэ-хену. Хотя вообще-то Енбэ не разговорчив по жизни, а насчет таких вещей он могила, так что, может быть, это Дэсон выдал себя сам, когда слишком отчетливо вздохнул после очередной смс от своей почти уже бывшей любви. Джиен-хен посмотрел внимательно на него, потом на Енбэ, о чем-то внятно подумав, а потом объявил, что им всем нужно развлечься.

Дэсон считает, что карнавал – это действительно здорово, и тем более здорово в самой серединке упорных трудов, когда от усталости все только что не лезут на стенку. Он откопал дома старый костюм для собственного мюзикла и уговорил нуну сделать ему соответствующий макияж, так что произвести фурор удалось. Возможно, эта девочка – единственная, кто по-настоящему помнит ту его роль, может быть, она следила за ним или запомнила фото в журналах. Кое-кто не смог его даже узнать, а у нее зажглись глаза, и Дэсон уверен, что она не опустила взгляд ему между ног, где тесный комбинезон облипает все по-должному непристойно, потому лишь, что представляла, что может увидеть. Дэсону приятно.

Но девочка хороша и сама по себе. Он не разберет, какое у нее лицо, уж очень широка маска, усыпанная стекляшками, на гранях которых искрами рассыпается падающий свет. Ясно только, что под ней пухлые щеки и глубоко посаженные глаза, и Дэсон вроде бы смутно вспоминает что-то похожее с недавних американских съемок или с последней автерпати, или откуда-то еще. Вероятно, их представляли друг другу; со своего дивана, занавесившись челкой и пряча улыбку за бокалом, он поглядывает на девочку и ловит щедрые, радостно-застенчивые взгляды в ответ.

К тому же, ему нравится, как она одета. Ее карнавал – бразильский; с удивлением Дэсон понимает, что в самом деле готов потащить ее наверх, и не потому, что проигравшему нужно будет три вечера подряд платить за ужин для всей группы и стаффа в одном из дорогущих ресторанов Сеула. Дэсон не любит случайный секс, заканчивая им вечеринки редко-редко, но девочка оборачивается через плечо – у нее плоский, в меру симпатичный профиль в облаке ярких перьев, и Дэсон начинает сдаваться. Да и вид сзади привлекателен более чем, и дело даже не в том, что половина задницы не скрыта под расшитыми трусами вовсе. Задница офигенная, Дэсон всегда объективен насчет подобных вещей, но еще более офигенна складочка под ней, где заканчиваются круглые ягодицы и начинаются ноги. Девочка – европейка или американка, или откуда-нибудь из Индонезии, где пару поколений назад ее родственники осели эмигрантами. Никакой рафинированной хрупкости, присущей кореянкам, никакой нежной приземистости, к которой Дэсон успел привыкнуть в японках. Она крепкая, хорошо сбитая, а складка под ягодицей пухлая, отчетливо-объемная, такая, которую ужасно хочется трогать. Дэсон залипает на ней, забывая про шампанское и неудобный диван под локтем.

Девочка подходит к нему сама, зазывно покачивая прекрасными широкими бедрами. Дэсон запоздало поднимает глаза, понимая, что предательский костюм в облипочку выдает о нем все, а девочка-то отлично знает, куда смотреть и что там можно увидеть. По пути на лестницу Дэсон старается держаться почти вплотную, чтобы никто больше не сумел заметить возникшие у него сложности.

Они целуются у самой двери, еле успевая ее прикрыть. Дэсон прижимает, первым делом ощупывая, конечно, складочку; тем временем восхитительный крупный рот раскрывается под его напором. Дэсон трогает языком ее язык, упиваясь размашистой откровенностью прикосновения, мягкой влажностью и вкусом чужого дыхания. Она подается ему навстречу с такой точной силой, будто они учились целоваться друг с другом несколько лет, они попадают друг в друга как влитые. Дэсон радуется, настолько удачного случайного секса не обламывалось ему давно, и может быть, Джиен-хен на его счет все же был беспардонно прав, как и всегда.

Дэсон стягивает с нее боа, не открывая глаз и не останавливая глубокий, счастливый, бурный поцелуй, обнимает ладонями голову с туго уложенными волосами, чтобы стащить огромную корону. Девочка остается у него под руками странно маленькой, но по-прежнему ужасно приятной на ощупь, роскошно, богато нежной. Руки возвращаются к заднице, Дэсон задумывается на секунду без слов, как бы ему хотелось ее трахать: в ярких, карнавально-бразильских трусах, выгодно контрастирующих с матово-смугловатой кожей, или без них. Он снимет с нее бюстгальтер, находит Дэсон компромисс, а трусы пускай остаются, чтобы Дэсон постоянно помнил, с чего у них все началось.

На кровати она раскидывается перед ним, тянет руки, чтобы погладить. Дэсон снимает костюм, отмечая, как у нее загораются глаза; гладить оказывается мало. Она приподнимается, чтобы прижаться к Дэсону обнаженной грудью, они снова начинают целоваться, потому что такие болезненно-откровенные, обжигающие прикосновения трудно терпеть. У нее теплое, мягкое тело, Дэсон сжимает ягодицы, обводит крутой изгиб спины, обхватывает за шею. Они опрокидываются, крепкие ноги стискивают Дэсона, он трется об нее, восхищенный их обоюдной друг от друга восторженностью. Поцелуй не длится долго, она выворачивается из-под Дэсона, укладывает его на спину. Замерев на секунду, она оглядывает его всего, потом склоняется, тугие завитки распущенных волос падают Дэсону на живот. Дэсон любит, когда ему от души делают минет, но ласкать самому тоже хочется, поэтому он смещается, подныривая ей под бедра, расставляет ноги пошире. Она понимает, прогибается в пояснице, и Дэсон близко-близко чувствует терпкий, настойчиво-солоноватый запах, почти всем лицом вжимаясь в промежность. Она влажная, распахнутая, Дэсон открывает рот, обнимая губами, плотно и часто гладит языком, нисколько себя не сдерживая, ощущает, как с его членом во рту ускоряется и она, распаляясь сильнее.

Кончают оба, она незаметно глотает, щекой прижимаясь к его опадающему члену, потом он разворачивает ее к себе. Какое-то время они просто лежат, обнявшись тесно, часто дыша. Воздух жаркий, Дэсон вытирает пот под коленкой простыней и думает, что они обязательно пойдут на второй круг, потому что он не планирует ничего упускать. Девочка молчит, легонько целуя горячими губами ключицу Дэсона, а потом приподнимается.

– Хорошо с тобой, – задумчиво говорит она, окуная лицо в его рассыпавшуюся челку. – Оказывается, ты такой настоящий...

Дэсон хмыкает.

Сынхен знает, что он проиграет. Не исключено, что это знал и Джиен, когда предлагал, и это просто еще один способ Сынхена поддеть.

В целом-то ему все равно, и он легко мог бы отказаться играть, послав Джиена и его затею далеко и надолго. Но вместо этого он сидит на диване, бокал за бокалом глушит нелюбимое шампанское и думает: "Почему нет?.." Почему бы, черт его дери, нет, неужели во всем этом карнавальном безумии не найдется девушки, на которую у него встанет? Может быть, ему окажется даже весело, думает Сынхен, салютуя бокалом высокой, закрытой полупрозрачным плащом, стройной горгулье, которая направляется прямиком к его дивану. У нее самая интересная маска на всей вечеринке, с длинным клювом, как у средневековых врачей или как в современных фильмах ужасов, Сынхену это кажется милым. Две красотки, симметрично прижимающиеся к нему с боков, напрягаются, Сынхен раздвигает их локтями, намекая, что пора валить. Они встают так же симметрично, как и сидели, уходят, виляя тощими задницами, туго обтянутыми шортами в звездах. Сынхен тянется к столу за вторым бокалом, а потом откидывается на спинку.

Горгулья садится рядом, глаза блестят в узких прорезях. Сынхен протягивает ей шампанское, надеясь, что она приподнимет маску, прежде чем пить, но она отказывается со смешком, сама вынимая бокал у него из руки и ставя назад. Чтобы было удобнее смотреть, Сынхен разворачивается, долго разглядывает волосы, покатые плечи, чуть обрисованную ниспадающими складками грудь, узкие кисти. Горгулья молчалива, загадочна, костюм и глаза у нее выглядят не пошло, скорее строго, это Сынхена радует. Стандартные модели или девушки из эскорт-агентства ему не по силам, про это давно знают все, а большинство "своих" знают и о том, что девушки в целом не интересуют его уже несколько лет. Конечно, про это знает и Джиен, и Сынхен снова с усилием давит в себе поднимающуюся волну раздражения. Он не собирается проигрывать Джиену, так что почему бы и не горгулья, в конце концов. По крайней мере, похоже, что у нее красивое тело, и есть некоторая фантазия, что не может не радовать само по себе.

Сынхен допивает свой бокал, допивает тот, который она поставила на стол, кивает ей и встает, уверенный, что она пойдет следом. Он не оглядывается всю дорогу, лишь слышит шуршание ее длинного, в пол, плаща, и наблюдает удивленные взгляды, которые с его лица перепрыгивают за спину. Сынхен уводит с вечеринки кого-то, ее торопятся рассмотреть, Сынхен улыбается себе под нос, довольный, что лица и тела не разглядят. А про спор никто и не знает.

В номере Сынхен запирает дверь тщательно, дергает для проверки. Девушка стоит возле порога, не проходя дальше, смотрит вглубь. В комнате бардак, Сынхен собирался второпях и честно не планировал никого приводить. На кровати валяется смятый костюм абсолютно некарнавального вида, на полу у тяжелой складки покрывала притаился одинокий носок. Сынхен морщится, оглядывая беспорядок, потом смиряется. Не жениться же ему на ней, чтобы заботиться о производимом впечатлении.

Он подходит, мягко прислоняется со спины. Горгулья реагирует, чуть изгибаясь под руками, Сынхен прижимает к себе округлые бедра. Ладонь сама собой ползет ей между ног, Сынхен забирает в горсть лобок, отлично ощущаемый под легким платьем. Они стоят долго, молча, не происходит ничего. Сынхен тихо дышит, ловя шлейф тонкого запаха; вдруг она кажется ему отличной, красивой, великолепно и с любовью сделанной куклой, которую хочется раздеть. Тогда он отстраняется, обходит кругом.

Плащ оставим, – односложно думает он, – маску тоже. Остальное не нужно; на самом деле он бы поиграл с ней в какие-нибудь непростые, нехорошие игры, но вряд ли это оценит она, или оценит Джиен, чтобы зачесть не за поражение. Поэтому он постарается сдерживаться.

Застежку на вороте Сынхен трогает одним пальцем, поглаживая. Горгулья смотрит на него прямо, не отводя глаз, но Сынхен не может разобрать, с каким выражением, потому что лицо скрыто, а ровно сложенные губы ничего ему не говорят. Впрочем, не то чтобы его это хоть сколько-нибудь волновало. Он разводит полы плаща, заправляя назад, ей за плечи, легким движением обрисовывает ладонями грудь, затем талию. Платье тонкое, с широким круглым вырезом, может быть, Сынхен мог бы снять его и так. Но вместо этого он обнимает аккуратно, находя молнию на спине, ведет вниз собачку, очень близко чувствуя стройное девичье тело. Это почти незаметно, но все же она начинает дышать чаще, отрывистей, тянется приобнять в ответ. Сынхен останавливается.

– Убери руки, – тихо просит Сынхен, мягкость тона не вяжется с грубостью формулировки. Горгулья замирает, Сынхену становится забавно. Она выбрала его сама, интересно, чего ожидала?..

Он отступает на шаг, заворачивая пальцы обеих рук за вырез, тянет. Шурша, платье легко падает вниз; не считая маски с плащом, горгулья остается в одном белье и чулках.

У нее бледная кожа, Сынхен всматривается в светящиеся венки, чувствуя почти хирургический интерес. Под кружевным бельем явно выделяются мелкие, напряженные соски, темнеет треугольник волос между ног. Под его внимательным взглядом она так и стоит, не двигаясь, лишь чуть подрагивают кисти рук. Резинка чулка симпатично облегает нежные бедра, Сынхен решает оставить и чулки.

А вот остальное ему не нужно, Сынхен задумывается, кусает губу, решая, как поступить. Маникюрные ножницы у него далеко, в сумке, но такой вариант был бы лучше всего, поэтому он поднимает голову, смотрит хмуро, приказывая оставаться на месте одними глазами, без любых других жестов. Она вроде бы понимает, так что Сынхен отходит, копается в сумке, а возвращаясь, садится на кровать, подводя ее к себе чуть поближе. Ножницы приятно прохладные, Сынхен щелкает ими на пробу и понимает, что угадал. Ему все нравится.

Он кладет свободную ладонь на выпуклый, гладкий живот, осторожно обводя контур. Вряд ли она догадывается сразу, зачем ему ножницы, но Сынхен уже тянет руку к бюстгальтеру, заправляет один изогнутый, острый кончик под слегка приподнятую над ребрами центральную пластинку между чашками. Там плотная ткань, но Сынхен и не торопится никуда, он надавливает размеренно, обстоятельно, твердо удерживая другой рукой узкую талию, чтобы не дергалась. Теперь грудь у нее вздымается чаще, от холодного прикосновения бегут мурашки, соски напрягаются явнее. Сынхен дорезает до конца, так ножницами и отводит кружево в сторону; с одной стороны, потом с другой. Груди мягко подпрыгивают, выскальзывая из чашек, форма и размер практически идеальны. Сынхен давно не видел настолько красивой женской груди так близко, это доставляет ему чистое, незамутненное эстетическое удовольствие. Он дотрагивается до соска металлом, сначала закрытыми лезвиями, но потом желанию оказывается очень трудно противостоять. Пальцы расходятся сами собой, ножнички расходятся вслед, и Сынхен закладывает сосок между лезвий, завороженный магией стадии, до которой его исследование дошло.

Под другой ладонью живот напрягается, Сынхен поднимает глаза. Она уверена, что это игра, такая хорошая шутка, или затянувшаяся прелюдия, но они встречаются взглядами, и Сынхен наконец-то разбирает, что у нее в глазах. Наверно, и она разбирает, что у него, потому что в прорезях маски быстрой молнией мелькает предательский, неожиданный страх; сценарий для отличного, жестокого, изысканного кино мгновенно прокручивается у Сынхена в голове. Он мог бы сейчас нажать, она запрокинула бы голову в крике, лицо исказилось под маской. Кровь на лезвиях и на его пальцах, он бы быстро нашел, чем заткнуть ей рот, чем связать ноги и руки, он разрезал бы ей трусы, а потом добрался до того, что у нее между ног. Не кино, решает Сынхен, он хотел бы снять про это великолепный клип, стерильное безумие и долгий отходняк, вот что может быть у Сынхена с девушками, вот про что он мог бы попробовать рассказать.

Ножницы отлетают в сторону, Сынхен дергает ее на себя, впивается в грудь, она запрокидывает голову в самом деле, но не с криком, а со стоном. Они неаккуратно валятся на кровать, острые коленки проезжаются Сынхену по брюкам, он мнет ей ягодицы со всей дури, быстро стаскивает трусы, опрокидывая навзничь. Она расставляет ноги, выгибаясь, предлагая, Сынхен мимоходом трогает, убеждаясь, что она мокрая, что все хорошо, и переворачивает рывком, ставя так, чтобы все было видно. Он закидывает плащ ей на лопатки, надавливает на спину, чтобы опустила плечи, раздвигает коленки пошире. Молочный свет от яркой лампы на столе позади падает прямо на нее, Сынхен моргает, ощущая вдруг, что у него крепко стоит, и наклоняется.

Он дотрагивается носом, потом пробует языком. Анус выбеленный; конечно, Сынхен будет трахать ее в задницу, как же еще.

Джиен пока не решил точно, чего он хочет. Но эта ночь будет ночью охоты, и, невзирая на спор, в котором они вроде бы равные, он чувствует себя главным, ведущим, хозяином. Кто угодно может думать что угодно, но а) победителем будет он; б) его категорически не ебет, кто проиграет, потому что так или иначе проиграют все, кроме него.

Он сидит на диване, расставив ноги и съехав чуть ниже, чем это считается приличным. Впервые он полноценно примеряет на себя образ, выбранный для начинающегося совсем скоро камбэка, и то, как на него реагируют, устраивает Джиена более чем. Тонкие черные очки в золотой оправе не сильно уместны в полумраке, но Джиену нравится прятать за ними глаза и, не скрываясь, оценивать, кто и как на него смотрит. Он чувствует вокруг себя насыщенную, осязаемую ауру секса, и ему чертовски нравится, как густеют взгляды моделек, когда те проходят мимо. Как они выпадают из никчемной карнавальной суеты, забывая о музыке и веселье, пока заглядывают к Джиену в глаза, а он мысленно избавляет от нарядов одну за одной.

Праздник готовили долго, Джиен даже предлагал уехать за город, чтобы там организовать настоящее, положенное любому карнавалу шествие. Конечно, за город они уехали, но никакого шествия им не светит, и приходится довольствоваться клубом при шикарной гостинице, правда, изукрашенном на ночь сверх всякой меры. Карнавал не тематический, но Джиен порой в самом деле чувствует себя то в Венеции, то в Бразилии, и на него производят впечатление помпезность и размах. Тем интереснее выбирать.

Первой становится колдунья. Белая Колдунья, уверен Джиен, строгое платье мертвенно светится, высокая тиара на голове подчеркивает длинную шею. Он поглядывает искоса, она отвечает, то пряча глаза за бокалом, то показываясь снова; в противоположность многим, она без маски. Скульптурно очерченное лицо сияет, глаза смотрят серьезно и глубоко. Джиен поднимает брови, показывая, что они договорились, и она изгибает губы в мягкой, вычурной полуулыбке.

Следующей он выбирает кого попроще. Девушка-осень в коротком темно-желтом платье с подолом из листьев, обаятельная кореянка с маленьким лицом и ступнями. Она присаживается на подлокотник, Джиен обнимает ладонью лодыжку, они чокаются.

– Кто из них твоя подружка? – спрашивает Джиен, когда она наклоняется ближе. Подбородком он показывает на танцпол, где буйство красок и красивых тел, двигающихся под музыку, постепенно переходит в вакханалию. Алкоголь льется рекой, закуски уже никого не интересуют, две на заказ сделанные пенопластовые статуи валяются на полу, скинутые нечаянным локтем.

Девушка щебечет что-то Джиену на ухо, выставляя веер вперед, объясняя, которая. Джиен не понимает ни слова, прикидывает, что его устраивает любая из тех, кто танцует сейчас.

– Приведешь? – Джиен уточняет громко, собеседница хлопает ресницами, прикрывая веером рот, хихикает. Джиен уверен, что это "да".

К Белой Колдунье он подходит сам, они занимают столик в отдалении. Девушка-осень присоединяется попозже, вместе с подружкой, костюм которой Джиен уже не узнает. Исторический?.. Чей-то национальный? Ему плевать.

Последней он выбирает ту, которая из всех пришедших наиболее похожа на Кико. Сначала они впятером долго пьют, Джиен мастерски ведет диалог, перекидываясь репликами с каждой, вылепляя из них компанию, с которой будет интересно продолжить ночь. Сынри уходит и возвращается, уходит вновь, Сынхена не видно нигде, Енбэ скучает в дальнем углу. У Джиена своя игра, своя охота, он подогревает всех найденных девушек мастерски, смотрит на губы, смотрит в вырезы, прикасается к пальцам и мочкам ушей. Компания сплачивается, приятный румянец темнеет на девичьих щеках.

Конечно, он не поведет их в номер. Безликий приват – вот что ему нужно. По пути он обнимает тех, кто попадается под руки, смеется, они ему вторят. Правда, когда он запирает дверь и оборачивается, некоторая растерянность проступает на лицах, в воздухе повисает легкая настороженность. Улыбки все вроде бы те же, но натянутости больше, и Джиен по очереди подходит к каждой. Чтобы успокоить, чтобы дотронуться, провести по волосам, снять лишние тиары, накидки, маски и шарфы.

У него встает.

Теперь неважно, кто в каком костюме. Теперь он заглядывает каждой в глаза, откровенно, открыто, потому что так или иначе, а это уже – секс, очень и очень крутой секс, который Джиен позволяет себе редко. Что-то подобное несколько раз он делал давно, пару-тройку лет назад, теперь ему захотелось снова.

Он отходит вглубь, садится на длинный, широкий, низкий диван. Штаны скрипят по черной коже, когда Джиен съезжает, расставляя ноги почти в той же позе, в которой сидел час назад. Но ситуация отличается – больше он не договаривается ни о чем, они стоят перед ним в ряд; а его обтягивающие, ни сантиметра не скрывающие штаны очевидно говорят, зачем именно. Ему нравится мысль спустить в рот любой.

Этот момент – самый захватывающий, всегда таким был. Со своего дивана Джиен разглядывает лица, разглядывает глаза, зная, что ни одна не откажется. Не зря же он очень тщательно подходит к процессу выбора, пускай ставка на "подружку" была рискованной, потом Джиен все равно понял, что не ошибся. "Подружка" и смотрит откровеннее всего, уже почти опускаясь перед ним на колени; Джиен отчетливо различает, что ей просто слишком страшно быть первой. Никто не переглядывается, все смотрят прямо на него, молчаливые, загипнотизированные, почти не дышащие. Джиен переводит взгляд с глаз на губы, последовательно проходится с одного края до другого и обратно, задерживаясь на каждой долго, оценивающе, почти физически ощущая, как каждую бросает в жар.

А потом он смотрит на них скопом, всех вместе, слегка расфокусировав взгляд, медленно закусывает губу. Рука поднимается в приглашающем жесте: два оставленных пальца сгибаются и разгибаются парой нарочитых движений.

Он угадывает, именно "подружка" решается, нервно шагает вперед, не веря себе. Джиен улыбается, когда она подходит, но не смотрит ей в лицо; куда интереснее смотреть на оставшихся. На самом деле это их всех, одновременно, он трахает в рот, пока старается только одна, на нее он и не обращает внимания, даже когда грубо тянет поближе, засаживая сильнее.

Тошно становится в середине, когда член у него окончательно привыкает к взятому ритму и незнакомому рту. Джиен истово обещает себе, что в этот раз не соскочит, все же хорошо; ему нравится каждая, которая смотрит, и ему нравится та, которая сосет. Можно же поменять их, думает Джиен, но волна гадливости все равно поднимается к горлу, захлестывает. Джиен скрипит зубами и смиряется.

Так же грубо, как дергал на себя, он стаскивает ненужный рот с члена, встает, не застегивая штаны. Поднимает подружку, выталкивает за дверь Колдунью и девочку-осень, остается та, которая больше всех похожа на Кико. Вот с ней он и трахается всю ночь напролет, не помня себя, злой как сто тысяч чертей – на карнавал, на Кико, на Сынхена, на этот дурацкий, до омерзения нелепый спор.

Енбэ просыпается от того, что ему делают минет. Он дергается, пытаясь прийти в себя, судорожно оглядывается. Картинка складывается не сразу – он определяет, что находится в гостиничном номере, но не понимает, в своем ли. Тяжелая бледно-розовая штора закрывает окно, Енбэ уверен, что в его номере была красная, если, конечно, это было не в Японии две недели назад или в Шанхае в прошлом году.

Лохматая макушка между ног не прибавляет ясности, Енбэ искренне пытается приподнять ее от себя, но девушка мотает головой, явно увлеченная процессом. Енбэ сдается, гадая, откуда же он ее выцепил, учитывая, что не помнит вообще ни хрена. Затылок трещит, в башке мутно, он явно еще не успел протрезветь, с гораздо большим успехом ему бы удалось это сделать наутро.

Под рукой неудобно топорщится подушка, Енбэ вытаскивает ее осторожно, стараясь не помешать, закладывает за шею. Девушка почти лежит на его коленях, локти растопырены; конечно, первое впечатление, которое Енбэ в состоянии полноценно осмыслить, оказывается про ее рот. У нее широкие, объемные губы, она забирает почти до самого конца, держа его плотно, тяжело, но мягко. Енбэ смотрит внимательно, чуть хмурясь, отодвигает челку с висков. Смуглая кожа, высокие скулы, все это по-прежнему ни о чем ему не говорит. Наверно, она увязалась за ним, а Енбэ был слишком пьян, чтобы прогнать, или он подумал, что ничего страшного не случится. Или он решил, что ему тоже надо поучаствовать в споре...

О черт, спор, вспоминает Енбэ окончательно. Еще одна головная боль.

Тем временем девушка выпускает его изо рта, вероятно, чтобы немного отдохнуть, быстро-быстро двигает рукой по мокрому от слюны члену, прислоняя головку к губам. Енбэ берет ее за подбородок, приподнимает лицо, желая посмотреть. У нее такие же пьяные глаза, как, судя по всему, и у него, но этот обмен взглядами его удовлетворяет. Она лижет его, не отводя глаз, Енбэ проваливается в них, вдруг чувствуя себя нравящимся, чувствуя себя тем, кого хотят. Просто так, без всякого возможного ответа, потому что он наверняка достаточно подробно успел объяснить, что ей ничего не перепадет, но она все равно не сумела перестать желать сделать ему приятно.

Теперь глупо отнекиваться, Енбэ сидит с расстегнутыми штанами, у него стоит качественно, бодро; сосут ему тоже очень хорошо. Он ощущает, как мягко ее губы проезжаются по члену, головкой упирающемуся в шелковистое небо, как она в ритм двигает языком. Вот теперь он наливается по-честному, каменно, по-настоящему, не так, как когда спал, она тоже мгновенно чувствует реакцию. С тихим чпоком она отпускает, снова смотрит вверх, а потом целует Енбэ живот, забирается пальцами за ремень, чтобы пониже спустить штаны. Енбэ подается, и она прячет лицо ему между ног, трется о член щекой, целует жесткие темные волосы, целует на внутренней стороне бедра. Глаза у Енбэ прикрываются сами собой, он сильно-сильно хочет заправить ей обратно в рот, поднять ее, чтобы поцеловать самому, заняться с ней сексом.

Но нельзя почти все, поэтому он просто берется за себя рукой; она понимает и надевается обратно, охотно подстраиваясь под задаваемый темп. Енбэ очень нужно кончить ей в рот, и чтобы потом она не останавливалась, и чтобы она проглотила, показав, как ей нравится. Наверное, она определяет, что он думает – губы становятся настойчивее, и она начинает постанывать от удовольствия и предвкушения, угадывая, что Енбэ уже на грани. Он мучает пальцами ее затылок, найдя на нем ямку под косточкой, возникает ощущение, что членом он упирается в собственные руки, так глубоко она берет. Не сдерживаясь, Енбэ негромко стонет и сам, добавляя глухой сиплый звук к выдоху, ломается только тогда, когда подступает оргазм. Внизу живота тянет, собираясь; она вцепляется в его бедра руками, Енбэ приподнимается в последнем движении и выстреливает, со всей силы прижимая к себе ее голову.

Не отпускает долго, все происходит так, как Енбэ и хотел; она сосет до тех пор, пока член не становится совсем мягким и маленьким. Тогда Енбэ снова возвращается в реальность – он пьян, у него болит голова, ему нельзя, и есть еще чертов спор.

Девушка отстраняется, оседая на пол, Енбэ наконец-то может ее нормально рассмотреть. Вроде бы он видел ее в компании, которая собралась вокруг него к концу вечеринки, вроде бы он видел ее в начале, оценив костюм и заметную издалека прическу. Темно-красные волосы высоко начесаны, макияж яркий под стать, но зато надето на ней какое-то рубище, в дырки просвечивает аппетитное тело.

"Ладно, – думает Енбэ, – двум смертям не бывать." Он забирается в постель, на ходу стаскивая с себя тугие мешающие штаны, тянет свою неслучившуюся любовницу под бок.

– Но тебя здесь не было, окей? – говорит Енбэ, когда она устраивается. Девушка улыбается ему чуть виновато, какое-то настойчивое, доброе чувство светится у нее во взгляде, и Енбэ успокаивается.

Наутро он спускается первым.

В зале пусто, и Енбэ прикидывает, видел ли кто, что он уходил с вечеринки не один. Вроде бы Сынхен-хен таки подначил его, пьяного, на спор, хоть Енбэ и отнекивался старательно, сначала шутя, потом разозлившись. Чем закончилась их полусерьезная, недобрая перепалка, Енбэ так и не удается вспомнить; было бы лучше, если бы она закончилась ничем.

Все подтягиваются постепенно. По традиции, самый свежий – Сынри, он присаживается за стол с обычной холеной, ровной улыбкой. Джиену хреново, определяет Енбэ, то ли от выпитого, то ли от бурного секса с чужими людьми, который он на самом деле не любит, но иногда выбирает все равно. Мечтательное выражение лица у Дэсона, а самым помятым оказывается Сынхен-хен, выползающий последним.

Этот хмуро оглядывает всех, кивая почему-то Енбэ.

– Дашь жвачку? – глухо спрашивает он, опускаясь на стул. Енбэ удивляется – обычно у хена всегда есть своя, – лезет в карман. Теперь ему жалко Сынхена, у того такой вид, будто он спал всю ночь в обнимку с грудой кирпичей, а не с девушкой.

Джиен поджимает губы, наблюдая за ними, потом тяжело, демонстративно отводит взгляд в сторону. Енбэ мысленно морщится, сердитый на обоих за показушную вражду, и подбирается, когда Джиен почти открывает рот, чтобы начать подводить итоги.

– Проиграл я, – громко, официально сообщает Енбэ сразу всем. Голос убедительно-честный, выдержанный, и Енбэ смотрит прямо, не кому-то в лицо, но в воздух над столом. Джиен с сомнением поднимает брови, Сынри и Сынхен не реагируют никак, отвечает один Дэсон.

– О, хен, – мягко говорит он с медленно расцветающей, расслабленной улыбкой. Енбэ убеждается, что не обманулся в своем первом утреннем впечатлении, очевидно, проиграли все, кроме Дэсона; а о своей собственной полу-победе он не будет рассказывать никому.

Джиен откидывается на спинку стула, всем своим видом показывая, что умывает руки. "Ах так", считывает с него Енбэ, соображая, что все же тот не будет трепаться, хоть и рассердился. Остальным все равно, Енбэ это знает, но не может перестать переживать. Если хоть тень слуха доползет до Херин, ему несдобровать; к тому же, он любит свою девушку и не хочет ее обидеть.

Это не совсем честно с его стороны, но одногруппники не спрашивают ни о чем, вообще больше не трогая эту тему. Остаток завтрака проходит в разобщенном молчании.

@темы: txt, Big Bang

Автор:  Criminelle
Жанр: офисное не-АУ, пвп
Пейринг: джитоп
Рейтинг: NC-17
ну в общем, все то же самое) как бы на челлендж, как бы на битву

читать дальше
– А здесь мы сделаем небольшое отступление, и в этом нам поможет Сынри, правда?

Слегка покачиваясь, Джиен стоит на коленках на стуле, развернувшись в глубину студии. Он смотрит на Сынри, наклонив голову, Сынхен не видит, как именно, но Сынри улыбается в ответ. Звукооператор улыбается тоже, Сынхен чувствует непреодолимое желание улыбаться в такт, хотя не очень понимает, чему. Наверно, Джиен строит угрожающие рожи, или они с Сынри планировали на его счет что-то другое, или Сынри просто не ожидал, а Джиен его огорошил, и это было специально.

Сынхен прикидывает, будут ли они править его собственный кусок, и что бы он хотел поправить в нем сам, вполглаза наблюдает за остальными. Происходит какой-то кипиш, Сынри возражает активно, оператор смеется, Джиен перемещается к макнэ быстро, оборачивает вокруг шеи локоть. Они вместе наклоняются над бумагами на столе, перепалка перерастает в тихое обсуждение. Джиен вполголоса что-то объясняет, тычет пальцем в записи, макнэ кивает загипнотизированно и как-то обреченно.

Новая рифма приходит к Сынхену одновременно с тем, как Джиен выпрямляется, потрепав Сынри по темной макушке. Сынхен думает, что нужно переставить строфы местами и заменить предпоследнее слово, так должно стать гораздо лучше, и в этот момент Джиен оборачивается. Одним быстрым движением случайно оборачивается на дверь, куда кто-то заглядывает, Сынхен провожает глазами, сперва даже не фиксируя свою реакцию. Но Джиен оборачивается порывисто, столько грации оказывается в нечаянно-резком повороте головы, что Сынхена будто бы маленьким кулачком ударяет в грудь. Он пропускает один вдох, картинка фиксируется перед глазами как щелчок затвора камеры на телефоне, длинный момент самой съемки, результат которой записывается в память и может храниться годами. Он прикрывает ресницы, сокрушительное желание падает на него, как сугроб со ската расчищаемой крыши. Переключатель проворачивается одним движением: только что Сынхен сосредоточенно думал о работе, не было ничего кроме привычной смешливо-напряженной студийной атмосферы, а теперь он обнаруживает себя в самой сердцевине острой, непреодолимой тяги. Это как паззл из одних и тех же кусочков, которые можно складывать несколькими способами: Джиен ничего не имел в виду, он всего лишь так двигается, но Сынхен слишком хорошо знает, как он может двигаться еще, и узнает моментально. Больше он не может думать ни о чем другом.

Они оказываются в раздевалке быстро, Сынхен просто утаскивает Джиена из студии. Еще утро, поэтому в коридорах светло, матовая дверь не прозрачная, но рассеянное солнце все равно подсвечивает неровный кусок на полу. Сынхен поворачивает замок второпях, тут же притискивает Джиена к стене, прижимается сам. Ведет, Сынхен быстро прикладывается носом к полузакрытому прядкой виску, к скуле, мягкой щеке, ловит губами мочку уха. Под руку попадается острая лопатка, Джиен выгибается совсем слегка, подаваясь поближе, Сынхен перебирает позвонки на его спине.

Хочется большего, поэтому Сынхен вытаскивает рубашку у него из штанов, запускает руки к коже, щупает будто бы в первый раз. Гибкая, узкая поясница у Джиена, Сынхен обнимает ее ладонями, скользит к ребрам, под рубашкой становится тесно. Она расстегивается, Сынхен гладит по груди, по животу, расстегивает и джинсы, чтобы погладить ниже. Джиен дышит часто, прикрывая глаза, весь отдаваясь ласке, Сынхену невыносимо нужно объять его целиком, сделать ближе, сделать лучше – а сделать это можно только одним способом, и Сынхен решается.

Пальцы приспускают резинку трусов, Сынхен заправляет ладони назад, ловит в них небольшие, прохладные ягодицы, сжимает, а потом переворачивает Джиена быстро. Джинсы сдергиваются на бедра, Сынхен упирает собственный стояк в голую задницу, кусает за шею.

– Не могу, хочу тебя, – низко, неразборчиво шепчет Сынхен, облизывая косточку за ухом. Под руку попадается живот, снова грудь, Сынхен трогает сразу все, обнимая, упрашивая. Неизвестно, можно или нет, но надо очень, Сынхен согласен почти на что угодно, но на самом деле ему нужно то самое.

Джиен откидывает затылок ему на плечо, изгибаясь, становится в руках даже удобнее, тихо, коротко стонет. Сынхен с восторгом убеждается, что действительно можно, время ускоряется сразу в несколько раз. Торопясь, он вытягивает ремень из собственных штанов, кладет горячий член поверх ягодиц, лезет в карманы. Презерватив удачно остался у него с прошлого раза, Сынхен надкусывает фольгированный квадратик, выплевывает кусочек. Чтобы раскатать на себе резинку, уходит секунда; это не все, что надо сделать, и Сынхену кажется, что что-то ему попадалось в карманах еще. Так и оказывается, маленький тюбик острым краем колет ладонь, Сынхен радуется находке.

Джиен чувствует скользкое прикосновение, пока Сынхен мажет член, оборачивается:

– Откуда у тебя?..

– Я... она... случайно, – Сынхен не может говорить. На самом деле он то ли сунул ее в карман в прошлый раз, когда рассчитывал с Джиеном на внезапный секс и хотел подстраховаться, то ли к нему кто-то пришел, и убирать пришлось срочно, а ближайшим местом оказался собственный карман. Это не так-то важно, Сынхену сложно вспомнить в такой момент. Но зато у него есть с чем трахать Джиена, это просто круто и все.

Он слегка нагибает Джиена вперед, дотрагивается между ягодиц пальцем. Тихонько гладит, дыхание у Джиена прерывается в ритм с поглаживаниями; потом надавливает. На одну фалангу вводит Сынхен палец, просто чтобы чуть-чуть смазать анус, проворачивает. Джиен очень нежный, гладкий, Сынхену нравится ласкать его там безумно, но времени нет. Поэтому он берется за себя, другой рукой раздвигая Джиену ягодицы, секунду смотрит, а после прислоняет головку.

Теперь время исчезает как категория в принципе, Сынхен вообще перестает чувствовать окружающий мир. В раздевалке темно и тихо, Джиен упирается локтями в стену, лбом прислоняясь к предплечью, Сынхен видит небольшое ухо, челюсть, сжатые ресницы. Нежность перехватывает горло, Джиен дает ему делать с собой все-все, а вообще-то, по-настоящему, первое, что Сынхен хочет – это сделать ему хорошо.

Момент длится, поясница у Джиена подрагивает, Сынхен вдыхает глубоко-глубоко и начинает подаваться вперед. Первое мгновенное сопротивление преодолевается, Сынхен вдевается в Джиена долго, у того приоткрывается рот в длинном беззвучном «о». Войдя до конца, Сынхен останавливается, прекрасно чувствуя Джиена по всей длине, впитывает ощущение. Джиен сжимается, потом расслабляется, потом осторожно подается к Сынхену, чтобы тот его обнял. Они еще не двигаются, просто ощущают друг друга целиком, смакуя оглушающую близость и единение.

– Сынхен, – шепчет Джиен, имя срывается с губ как вздох. Сынхен ловит щекой повлажневший висок, он знает, о чем именно Джиен хочет сказать.

– Да, – одними губами, утвердительно выговаривает Сынхен в ответ, обнимая крепко, крест-накрест тесно обхватывая руками. Джиен чувствует его в себе, изнутри, ощущение огромное, очень сильное, и оно ровно такое же у Сынхена самого, здесь пока нет никаких «хорошо». Это про что-то другое.

Потом Сынхен двигает бедрами, смакуя каждый такт, ловит реакцию. Движения длинные, мерные, в этот раз они трахаются медленно; когда Сынхен входит на полную, у Джиена легонько, безотчетно стискиваются зубы, Сынхен ощущает щекой. Но так получается тем более остро, они как будто заполняют собой всю маленькую комнатку, вбирают ее. Вокруг них дыхание, прореженная солнечным лучом темнота, пыль, танцующая в нем.

Раздевалка дальняя, Сынхен выбирал наугад, фактически, первую попавшуюся, не подумав ни про расписание, ни про что; теоретически сюда кто-то может дойти, в итоге так и происходит. Они слышат приближающиеся шаги, глухой разговор, Сынхен не останавливается, но уменьшает амплитуду. К двери подходят, кто-то прикасается к ручке, но не проворачивает, Сынхен видит тени на матовой поверхности. Они не войдут, может быть, удивятся, что закрыто, но чужие люди совсем рядом чувствуются великолепно отчетливо, обоими. Сынхен прижимает к себе Джиена, тихонечко в нем скользит, наслаждаясь тем, как Джиен подрагивает в ответ; по-хорошему, это просьба остановиться. С другой стороны, Джиен расслаблен, вся ответственность лежит на Сынхене, он решает, что и как делает, сам. Джиен льнет к нему, сдерживая дыхание, сдерживая собственную на Сынхена реакцию, они оба сосредотачиваются на ощущении нахождения члена Сынхена внутри.

Дерзкий план дозревает в голове у Сынхена, он улыбается уголком губ. С живота Джиена рука перемещается ниже, Сынхен осторожно сжимает, потом перехватывает в положение, в котором обычно Джиену дрочит. До Джиена доходит ужас ситуации, он дергается сильнее, но Сынхен носом гладит его за ухом успокаивающе, легонько целует. А движения рукой ускоряются, Сынхен двумя пальцами держит за скользкую головку, надавливая в одном особом месте; для верности он еще и зажимает другой ладонью Джиену рот.

От двери не уходят, говорят о предстоящей тренировке, о потянутой каким-то танцором позавчера ноге, которую нужно обезболивать перед чьими-то съемками. Джиен под Сынхеном опирается на стену, дышит часто-часто, но бесшумно, Сынхен почти на него наваливается, не чувствуя под ногами пол, но чувствуя только Джиена, собственный член у него в заднице, и еще то, как недолго Джиену осталось. Джиен не хочет, но сопротивляться невозможно, Сынхен ведет его тщательно, не упуская ни одной детали, давно ему про Джиена известной и подходящей под ситуацию. Он забирает мочку его уха в рот, то ласково поглаживая ее языком, то посасывая; он тягуче двигается глубоко у Джиена внутри, додавливая в самом конце; он прижимает его запрокинутую голову к плечу, так, чтобы Джиен весь был на нем будто распластан. Но самое главное – Сынхен дрочит ему очень аккуратно, сильно, но мелко, заставляя отпустить себя окончательно; вот так вот, когда недопустимо ни лишнее движение, ни лишний звук.

Джиен кончает в безмолвии – именно в этот самый момент двое по другую сторону толстого дверного стекла решают, что им срочно нужно сходить к местному врачу, потому что у того должны быть рентгеновские снимки. Они отходят, шаги удаляются и затихает разговор, а Джиен все равно кончает у Сынхена в руках молча, сильно, содрогаясь всем телом, сдавливая Сынхена, запирая в себе.

Потом Сынхен отводит мокрую руку в сторону, чтобы тоже опереться о стенку. Предплечья у Джиена дрожат, ему тяжело, он еще не отошел, и Сынхен практически всем собой ощущает отголоски затихающего в Джиене оргазма. В его заднице горячо и сладко, в этот момент Джиен пускает так глубоко, как только возможно, безо всякого сопротивления, податливый, как растаявший воск. Сынхен немного боится сделать больно или неприятно, потому что теперь Джиен чувствительнее всего; но ему и нужно чуть-чуть. Пара движений, ощущение, что Джиен под ним, с ним, его – Джиен оборачивает голову, целуя Сынхена в скулу сам, Сынхен зажмуривается. Сперма выстреливает из него толчками, Сынхена протрясывает. Он тоже старается молчать, обойтись даже без лишнего громкого выдоха, отчего оргазм будто бы выворачивается внутрь, как-то не в шутку серьезно ударяет по нервам.

Оглушенные, они стоят еще долго, обнимаясь, пока член у Сынхена не мягчеет настолько, чтобы просто выскользнуть.

После, когда Сынхен открывает перед микрофоном рот, чтобы перезаписать свою строчку, ему кажется, что он молчал вечность, а не полчаса. Голос глубже, ниже обычного, бархатно-хриплый, он резонирует, как удачно настроенный бас; в глубине студии Джиен удивленно поднимает взгляд.

@темы: txt, Big Bang

Автор:  Criminelle
Жанр: школьное не-АУ, романс
Пейринг: джитоп
Рейтинг: PG
Примечание: все строго канон (кроме имени девушки), случай с поцелуем - из фанакка, чья достоверность, разумеется, не подтверждаема.

мне очень стыдно челлендж был в июне 2015, а текст на него я написала на битву в январе 2016 . ну, что делать. так и живем)

читать дальше
Ленивый солнечный луч томительно медленно пробирается вверх, по пути обрисовывая все складки тонкого одеяла, ловит в фокус закрытое непослушной прядью ухо, останавливается на смуглой щеке с одиноким юношеским прыщом. Жарко. Летний зной пока не подоспел, весна только-только перевалила за середину мая, и буйная зелень на улицах все еще свежая, а небо пронзительно-голубое, глубокое и стеклянное в полдень.

Солнце налезает на прикрытый глаз, Сынхен морщится, пытаясь спрятаться, но прятаться некуда – на подушке нет тени, а под нагретое одеяло не хочется. Сынхен откидывает его рывком, по-прежнему жмурясь, разлепляет один глаз. Окно посредине комнаты уж очень яркое, целый солнечный сноп падает из него на Сынхена, его подушку, кусок тумбочки. Соображается мучительно: яркого света быть не должно, должен быть долгий серый рассвет, надсадный звон старого будильника, отдающийся в челюсти, сколько времени?..

Проспал! – сваливается на Сынхена озарение. Сначала ему неловко, длинный коготок разбуженной совести проскребает по внутренностям: мама расстроится, если узнает, надо было сходить. Но – проспал! – на самом-то деле душа ликует, потому что все равно уже поздно, исправить ничего нельзя, а значит, в его распоряжении целый день, и вечером они с хеном снова поедут выступать в Ганнам.

Сынхен сползает с постели, искренне довольный произошедшим, одевается на скорую руку, умывается на скорую руку, решая позавтракать где-нибудь на улице, и выскальзывает из дома, надеясь не застать сестру. Иногда днем она приходит обедать домой, и встречаться с ней в это время не хочется – она не станет ругаться, но нахмурится, и настроение будет испорчено.

«Надо кому-нибудь позвонить», – думает Сынхен, но решает отложить на попозже, утро (которое на самом деле уже разгар дня) такое здоровское, что хочется распробовать его одному. Он находит пустую скамейку в парке, воровато оглядевшись, забирается на нее с ногами и затихает, от удовольствия прикрывая глаза. В это время здесь почти никого нет, на тоненьком слое песка, аккуратно размазанного по дорожке, лежит стрельчатая тень колышущейся листвы, которую перебирает легкий ветер. Сынхен подставляет ему щеку и задумывается глубже.

Скоро у Херин день рождения, и хочется подарить ей что-нибудь невероятное, удивить, показать, что он, хоть и школьник, но тоже кое на что способен, и даже у него, школьника, есть будущее. Конечно, Херин в восторге от его выступлений, она веселится и хлопает в ладоши, но успех в андеграунде – дело специфическое, и до поры до времени на хлеб его не намажешь, если и намажешь вообще, хоть когда-нибудь. Дело даже не в деньгах, Сынхену хочется добиться признания, делать настоящий хип-хоп, Хип-Хоп с большой буквы, олд скул и что-нибудь одуряющее-новое в одном флаконе, хочется взять все самое офигенное, что существует в хип-хопе и сделать круче, хочется стать лучшим. Профи. Сынхен уверен, что у него получится, хены треплют его по плечу и хвалят время от времени, дома в тумбочке валяется целый ворох исписанных недурственно рифмованной лирикой тетрадных листов, в кармане толстовки на груди пригрет обгрызенный карандаш; Сынхен и сейчас начинает бормотать себе под нос зачин для нового куплета.

Джунсан звонит ему сам, как раз когда Сынхен в воображении доходит до хука. Мелодия лопается и выскальзывает из памяти, Сынхен, чертыхнувшись, лезет за телефоном.

– Алло! – раздраженно выговаривает он трубке, и Джунсан на том конце смеется, передразнивая Сынхена гнусаво и очень похоже.

– Аллыо, – басит тот, и Сынхен не сдерживает улыбку, не в состоянии долго сердиться на приятеля.

Они договариваются пересечься через полчаса, и Сынхен спрыгивает со скамейки, выбрасывая бумажный стакан из-под лимонада в одиноко стоящую чуть поодаль урну, торопится к метро. На выходе из подземки, успевший вспотеть из-за двух переходов Сынхен обмахивается кепкой, пока ждет, раздумывая, стоит ли купить еще шипучки, или на сегодняшнее утро свою норму он выполнил. Никто не выговаривает ему за вес и за рост - пусть бы только попробовал, но сам Сынхен старается сдерживаться и не злоупотреблять, в конце концов, статус несвободного молодого человека обязывает. Зато за последний месяц он почти приблизился к отметке в 85 килограмм.

С Джунсаном они идут к ближайшей от метро школе. Уроки заканчиваются, стайки девчонок и мальчишек разбредаются в разные стороны от входа, Сынхен выцепляет чей-то белый бант, голубой портфель, сползший с голени носок. Хозяйка носка высоким чистым голосом звонко объясняет что-то подружкам, тыча вытянутым пальцем в раскрытую книгу, темные волосы блестят под солнцем, и Сынхен умиляется. Школьные будни касаются его не сильно, на уроках он большей частью спит, мастерски прикрываясь ладонями от учителей, но девочка милая, воодушевленная, смотреть на нее приятно. Сынхен приходит в благодушное настроение, пихает Джунсана локтем – мол, глянь, бывает же.

– Эхей! – раздается откуда-то сбоку, и глянуть Джунсан не успевает. Они оборачиваются оба, Джиен спешит к ним, улыбаясь во весь рот, вытянувшийся, вихрастый, смешной, в белой рубашке и низко подпоясанных ремнем форменных штанах. Сынхен поднимает руку в ответ медленно, Джиен успевает подойти, так и не переставая улыбаться. Сощуренные в щелки глаза перебегают с одного на другого, Сынхен почему-то очень четко видит стоячий белый воротничок, тугую отстрочку длинного шва в обхват, маленькую переливающуюся пуговку у самого верха; Джунсану приходится здороваться первым.

***

– Хен, а ты умеешь с этим работать? – притихшим голосом спрашивает Джиен, Сынхен сначала не понимает о чем.

Хынмин-хен принес им пива, хоть и не положено; до этого они успели зайти в кафе к хорошей знакомой Джунсана поесть пибимпап, потусоваться у дворца Токсугун, дойти пешком до метро и попасть в нем в самый час пик. К хену они добрались усталые, разморенные подземным столпотворением, хен похмыкал, но пиво поставил.

А теперь Джиен залез в самый дальний угол, где больше года пылится старый диджейский пульт, наглухо сломанный и оставленный здесь больше для антуража, чем с какими-то практическими целями. Джиен наклоняется над ним с очевидным благоговением, не решаясь потрогать, Сынхен усмехается и подходит ближе.

– Не так чтобы умею. Но приходилось, – говорит Сынхен, сообщить честно, что он пока еще совсем слаб относительно подобных премудростей, ему не позволяет гордость. Хотя вообще-то они знакомы с Джиеном давно, больше даже, чем с Хынмин-хеном, но порой Сынхену все равно неловко, как старшему, признаваться в том, что он чего-нибудь не умеет.

Впрочем, сошлись они в свое время, считай, на похожей теме: учились битбоксить оба, одновременно, тренируясь друг с другом за школой и тут же, на месте оценивая результат. Джиен прижимал к губам одну руку, помогая себе взмахами другой, ловил ритм. Сынхен смотрел на него внимательно, сузив глаза, вступал в подходящем месте; потом расходились, довольные собой, чтобы собраться на следующей перемене.

На почве любви к рэпу они и начали общаться – из разных параллелей обычно никто не дружил, в традиции было, напротив, драться стенка на стенку, или, по крайней мере, сохранять подозрительный, в мгновение ока нарушаемый вооруженный нейтралитет. Первая стычка с классом Джиена так и вышла: кто-то на кого-то не так посмотрел, что-то вполголоса сказал, отношения выясняли на следующий день. По-хорошему Сынхен запомнил оттуда Джиена одного, они зажали его тогда группой, заломили локоть. Джиен пыхтел, но молчал, не хныкал, лишь зыркая на старших из-под короткой челки злыми, горячими глазами.

– И кланяться будешь каждый раз, как мимо пройдешь, понял? – спрашивает у него Сынхен, тыча двумя пальцами под ребра. Пацан сопит, но кивает, а Сынхен неожиданно хорошо чувствует ребро и проминающийся под пальцами худой, мягкий живот.

Потом ему кто-то сказал, что этот пацан тренируется в YG, Сынхену знакомо было название. Джиен ходил в школу не каждый день, Сынхен тоже, они пересекались еще реже, но Сынхен начал наблюдать. Когда уроки физкультуры у них оказались соседними, Сынхен узнал вдруг в спортивной форме пацана хип-хоп шмотки, и это, внезапно сымпонировав, заинтересовало его. Он выискивал Джиена взглядом в коридорах, привыкал к пухлым щекам и растрепанным волосам, к тому, как тот смеется среди своих, как широко улыбается и бурно жестикулирует.

Еще месяц или пару Сынхен рассматривал вариант вздуть его для профилактики снова, но в итоге вместо этого подошел на перемене, взял за локоть.

– Пойдем выйдем?.. – говорит ему Сынхен, не поднимая взгляда в глаза, а упершись куда-то в кончик округлого носа. Джиен хмурится, настороженно изгибает бровь и не отвечает ничего. Сынхен, не отпуская локоть, добавляет, - бить не буду.

И тогда Джиен идет за ним. Они выходят в школьный двор, там пусто, только одинокий дворник в стороне сметает жухлые листья. Моросит, Сынхен оглядывается, куда бы присесть, все скамейки мокрые, и поэтому он обходит одну позади и прислоняется к спинке. Он скрещивает руки на груди и смотрит на Джиена, впервые прямо в глаза – Джиен ежится от промозглого воздуха, забирающегося под школьную куртку, но моргает, не отводя ответного взгляда.

Когда он встает рядом, Сынхен спрашивает, больше для проформы, потому что уже знает ответ:

– Как тебя зовут?

– Джиен, – отвечает Джиен, безо всяких фамилий и формальностей, и Сынхен улыбается. Крупная капля падает на лицо, он стирает ее пальцем, запрокидывая голову в молочно-серое небо.

– Дракоша... - вполголоса усмехается Сынхен сам с собой, говоря рассчитанно тихо, чтобы Джиен не слышал. Он молодец, не боится и не тушуется, Сынхен решает, что это отлично, очень неплохо для первого раза. Ему нравится.

– А меня Сынхен, – он разворачивается резко, протягивая ладонь для рукопожатия, и вот так начинается их дружба.

Конечно, потом они перестали общаться, когда Джиен переехал, Сынхен ничего не слышал про него несколько лет. Удобно, когда твой школьный приятель болеет тем же, чем болеешь и ты, и они не просто учились битбоксить, но и читали что-то напополам, ходили по клубам, толклись на душных танцполах. Любимая музыка сближала, можно было до хрипоты спорить о Тупаке и Ноториусе, не потому что мнения были сильно различными, но потому, что теорию было интересно разбирать по косточкам, зацепляясь за детали. Впрочем, круг знакомых Сынхена ширился быстро, и он не страдал от недостатка общения с близкими по духу людьми, хотя был рад все равно, когда Джиен позвонил ему примерно полгода назад.

Теперь у них есть своя компания, практически целая тусовка, совсем отдельная от личных, взрослых друзей Сынхена. Хотя порой, вот как сейчас, он приводит кого-то с собой на репетицию перед вечерним выступлением – Джиен ходит охотно, как разбирающийся в теме, остальным все равно, где тусить.

Они наклоняются над пультом вдвоем, Сынхен тычет пальцем в ползунки, которые знает точно, Джиен кивает, угадывая что-то сам – студийные пульты там у них в YG другие, но общее можно найти все равно. Сынхен посматривает на Джиена искоса и улыбается себе под нос.

Джиен явно чувствует эти взгляды, немного смущается – Сынхен определяет это по покрасневшему уху, которое не скрывает короткая стрижка. Они пока не обсуждали вчерашнее, и Сынхен знает, что скоро это будет между ними достойной шуткой, но прошлым вечером на совсем-совсем короткое мгновение ему показалось... показалось что? Что это было приятно, не просто мило, но почему-то хорошо, думает Сынхен, и его косой взгляд на Джиена становится еще хитрее.

В полумраке над пультом подробности скрадываются, но Сынхену нравится разглядывать темнеющее ухо, нежную щеку, ровную линию челюсти. Очень красивый у Джиена рот – в профиль видно плохо, но Сынхен знает и так. Капризный изгиб напоминает женский, а когда Джиен поджимает подбородок, сходство становится очевиднее, и, теперь Сынхен знает и это - вкус у него тоже очень и очень ничего. Вчера, когда им выпало целоваться, Сынхен смеялся сначала, пока поднимался и корчил рожи, играя бровями и вытягивая губы трубочкой. Джиену не было так смешно, скорее, Сынхен сказал бы, ему было захватывающе, Сынхен именно это и запомнил. Широко раскрытые, округленные блестящие глаза, кажущиеся совсем темными, почти черными, пока Сынхен приближал лицо, и было гипнотичное ощущение, будто он видит, как в этих глазах бьется чужой пульс. Губы у Джиена дрогнули нервно, как если бы он испугался, но Сынхен уже прижался к ним своими - не просто прижался, по-настоящему поцеловал, именно это было условием. Поцеловал, как целуют девушек, когда все только начинается, когда губы сомкнуты и все держится в рамках приличий. Сынхен же их немножко нарушил, дотронувшись до Джиена языком - было интересно попробовать, он и попробовал, сразу после разорвав поцелуй, определив, как Джиен встрепенулся.

Весь вечер потом Сынхен сидел довольный и играл дальше с необычайным воодушевлением. Выпивалось ему тоже много и хорошо, наверно, потому с утра и проспал, хотя обещал себе обязательно сходить в школу, несколько дней назад учитель звонил, и они договорились, что Сынхен постарается. Не то чтобы им с Джиеном теперь было друг с другом неловко, нет, вовсе нет. Наоборот, это похоже на какой-то хороший секрет, про который здорово думать, с нежностью соглашается Сынхен сам с собой, забыв про пульт окончательно и переводя взгляд с Джиенова уха на кусочек открытой шеи. За окнами день гаснет совсем, и в их углу темнота кажется монохромной, в ней ярко выделяется белая рубашка, которую Джиен не сменил, и его черные волосы. Джиен поднимает на него взгляд, и Сынхен улыбается открыто, тепло – он убежден, что и Джиену вчера понравилось, и откуда-то в нем возникает иррациональная уверенность, что из-за этого они стали ближе.

– Хен, а ты не хотел бы записать диск?.. – вдруг спрашивает его Джиен, кивая на пульт перед ними в очевидной для обоих ассоциации. – Я бы отнес его саджанниму, его должно впечатлить, не может не?

Сынхен поднимает брови, смотрит на Джиена секунду, потом смотрит на пульт, разворачиваясь к нему всем телом.

– Ты думаешь? – растерянно спрашивает он, и какая-то неясная мысль про хип-хоп, андеграунд и необходимость впечатлить Херин начинает брезжить в его голове.

***

Правда, гораздо позже, когда диск все-таки оказывается в YG, и Сынхен тоже оказывается в YG, с Херин они расстаются, но это совсем, совсем другая история.

@темы: txt, Big Bang

2016.Сайт года: оукей. podvodny.ru, пускай будет так, пора уже это признать)) а еще мэйл, наверное, и дребеденьги, если не повторяться.
Знакомство года: 5 секция, так-то. вот это вот... другое, но не менее. темнота, и агрессивность, и текучесть, и тягучая исконность, вот это все. не ожидала)
Мужчина года: ых. С., как же еще.
Девушка года: Аня! я ворчун и ханжа, но эта прикасающаяся силища и нежность прекрасны.
Программа года: внешний вид. удалось хорошо, я считаю)) оно еще в процессе, как в процессе я сама, но процессом я довольна.
Фильм года: В твоих глазах, однозначно.
Книга года: Анна Каренина, хоть и. Малыш, Далекая Радуга, Жук в муравейнике. Взгляд из вечности.
Блюдо года: котлеты Сливочные. не более и не менее
Напиток года: чай морковный-крем-брюле.
Ощущение года: раскрываемость. соприкасание. вот это движение навстречу из меня и извне, и момент соприкосновения и узнавания.
Пиздец года: середина осени, где могла только курить. ахуй, срыв куда-то в вихрящуюся пустоту и потеря опор, даже всех налаженных и привычных и нормально используемых.
Интерес года: я и мужчины. кто здесь и можно ли с этим жить) и как.
Экстрим года: 18 октября, те полчаса вечером или час, когда трясло. ну и еще кризис в начале, что ли, там тоже было качественно.
Альтер-эго года: замороженность, ну и еще как вариант отгораживаемость/молчаливость, когда пораньше.
Мечта года: наладиться в текущую оптимальность
Несбывшаяся мечта года: чтобы машинка перестала ломаться.
Место года: ЦПУ в марте, ничего красивее не бывало.
Открытие года: с детьми тоже как-то можно. и нужно. и может быть, сообразимся)
Персональное событие года: разворот в июле на даче, когда посмотрела и поняла вдруг, что вот так. вот так надо было и вот так оно есть и так должно быть. а вовсе не))
Исполнитель года: в конце, но Depeche mode. а так вроде ничего такого, Мирон почти не в счет)
Песня года: Там где нас нет. BM510, Огонь.
Поездка года: опять же март, Волочек. весь март целиком и все три командировки, я думаю.
Традиция года: обеды вместе, кофе вместе. играть в маджонг пока разговариваю по телефону.
Настроение года: задачно-решающее такое. из-зоны-комфорта-выходящее. учитывая пересадки на механику, разговоры, переводы, поездки, отношения и все такое прочее.
Разочарование года: не то чтобы разочарование именно, но это все равно пока крепко не принято и не уложено так, как стоило бы. чужие этические системы и сама возможность их существования, вот таких вот. как это укладывается в голове и вообще нормально существует. мои этические системы, которые точно так же противоречат чьим-то еще.
Вещь года: браслеты серый и зеленый
Пожелание года: успокойся (ц)
Вопрос года: расстановка приоритетов или как научиться иметь все что мне нужно иметь в себе и вокруг. ну и традиционный упс на этом месте)
Погода года: ледяной дождь) я раньше не знала что так бывает.
Цвет года: серый, как юбка. мягко-розовый, как Иверский монастырь. вообще нежный.
Время суток года: вечер. вечера, всякие, но дома после работы.
Одежда года: юбка вот опять же. свитер пестрый. пальто!))
Подарок года: чувство. вот то, сентябрьское, когда ехала в объезд, и тонкий-тонкий вечер такой, и протяжное тихое насыщенное звучащее счастье.
Фраза года: we will check (ц) ))

@темы: флэшмоп

@настроение:

когда-то такой флешмоб у меня уже был) в другое время, с другими людьми; это тот самый момент, когда хочется философски попялиться на объемность прожитых лет ну и все такое прочее)))

Флешмоб: отмечаетесь в комментариях, и я даю вам 7 ассоциаций с вами, которые первыми придут мне в голову. У себя в дневнике вы пишете, как эти вещи к вам относятся или как они с вами связаны, - как хотите, так эти ассоциации и объясняете.

от  *JT*:
читать дальшеджитопы - ну, это такая пара, про которую я до фига уже насмотрела (осталось, кстати, не так и много гхм) и на предмете которой я некоторым образом... изучаю мир некоторые вещи (а еще обучаюсь и тренируюсь тоже). это как бы точка выхода (захода) определенных пластов информации ко мне (захода меня к ним), специально для меня вот тут организованная и всяческим образом здоровская во всех этих смыслах. а еще это задача, которую мне надо решить чтобы все было равновесно в обе стороны)))
Корея - вот к Корее я отношусь очень опосредованно)) самое близкое прикосновение было когда Лори мне присылала фотки реки Хан, вот это было да. вау. а так я вообще к другим странам (за исключением Америки) отношусь на редкость равнодушно и никогда не стремилась где-то "побывать" (за исключением Америки, в которой я впрочем все равно еще не была ).
фики - ну, это такая хрень, которую я пишу. такое узконаправленное на меня кино)) если кто в курсе про мою историю с ложкой, так вот это - ложка. а так вообще это с одной стороны, форма. не, со всех сторон форма. форма ...решения задач (которые можно решать и по-другому, но вот так мне удобнее); форма в смысле материального результата творческого процесса как прохождения информации через, что-то остающееся и существующее отдельно, ну там, как глиняный горшок.
вода - оо, вода. вода! охрененная охрененность, которая одновременно и магия, и энергия в чистом виде; емкая тишина, влипание/разговор без разговоров и перезарядка с любого места. возможно, я просто привыкла к форме (опять же), но последние годы без воды категорически не могу. ну то есть могу, но очень хочется, если нету)) вчера вот буквально заново открыла речку возле дома (не, нормально? я живу тут почти год и со всей своей привязанностью к воде по-серьезному дошла до нее только сейчас. не, ну летом доходила, но это было не то). она жутковата в смысле экологии, но там есть утки! и запертое в большие трубы течение, которое пологим водопадиком переливается в соседнюю заводь. короче - . вода это вообще. это не передать)))
сладкое - сладкое я люблю, черт побери)) прям очень. постоянно трескаю)) правда даже не представляю, откуда такая ассоциация взялась
вдохновение - прям чтобы вдохновение на меня нападало дай бог памяти последний раз года три назад. все остальное - это работа; я до фига люблю писать и это мистический, глубокий процесс, где я почти физически чувствую, как прилагаюсь, но вдохновение... хз. возможно, это у меня странный словарь, в котором это слово значит что-то такое, что нынче среди меня не в тренде)))
машины - о. это такой организм, с которым основное правило и реальность - созвучие. то есть это сразу из тех примеров, когда реальность прямо сформована снаружи для тебя и под тебя (в моем случае об другие места я пока калибруюсь, там такого нет), и в этом комфортно до привычной незаметности. которая тем не менее не воспринимается как должное, а скорее как ресурсная такая штука, просто вот имеющаяся и крутая сама по себе. я люблю свою машину, люблю дороги, люблю музыку, люблю ехать, короче, в этом месте я все люблю и все любит меня

@темы: флэшмоп

не, ну просто я обещала показать))

@настроение: