told you i'm coming home

посмотрела вторую Нарнию. а первую еще в конце декабря)) обрыдалась нафиг, вторая кстати понравилась больше, несмотря на различия с книгой.
эта книжка на самом деле одна из самых важных книг моего детства; недавно пыталась перечитать всю серию, но не нашла Серебряное кресло в том переводе, и читать не смогла) а это была, пожалуй, любимая из всех.
так вот про фильм. какое прекрасие в общем-то было даже фиолетово, что разнится с книгой, хотя я не все экранизации по жизни воспринимаю. а тут - ну, просто вот такая еще реальность, все равно это они и это ровно та реальность. хотя в прошлый раз я сомневалась, перебирала. теперь нет)) немножко не хватило размаха, но с третьей стороны мне и в книге нынче не хватило углубленности и подробности, это просто возраст, вероятно. с фильмом видимо та же фигня)

а вообще выходные были прекрасными
и Москва по-прежнему моя любовь.

сегодня я на работу пришла, а у меня в почте валентинка (корпоративная?.. короче, кто-то прислал)) с картинкой как на одной из моих аватарок.
или вот сижу, листаю новости, а Сынхен, оказывается, вчера постит Сияние и удаляет, а я вчера весь день валяюсь дома и Сияние дочитываю. это все неспроста, я думаю))
столько любви, столько любви!

отписываетесь в комментариях, я задаю вам пять вопросов "или-или". а вы мне)

от Максасынхен или джиен?
ох. самое сложное) если бы для себя, то Сынхен однозначно)
а так... они оба интересные безумно, в них копаться одно удовольствие в обоих. и в целом они меня интересуют как пара. в статике и во взаимодействии. но Джиен наверно местами восхищает больше, он способен более поразительные вещи с собой делать, это однозначно фактор для меня)) Сынхен предсказуемее и проще в этом смысле, как бы... "мельче"? масштаб меньше. хотя в смысле "глубины" и "вместимости" и красоты в эту стороны Сынхен конечно решает. но все же потенциал высоты прыжка через голову это для меня самое интересное, так что наверно в некотором конечном счете таки Джиен)
разумеется, в рамках моих представлений о людях))

дом или квартира?
в перспективе дом однозначно!

моногамия или полигамия?
я наверно сама по себе если в отношениях, то мне не нужен никто еще. а если моя "пара" хочет гулять, то пусть я об этом сильно явно не знаю, а так в принципе если она в состоянии чтоб безболезненно для отношений, то велкам. а ваще еще здоровая шведская семья тоже вариант, это как бы третий отдельный случай, но крутой .

зажигать в клубе или посидеть дома с друзьями?
дома, я в клубах была в школе крайний раз по-нормальному)

брюки или юбка?
юбка даа. но статистика говорит, что брюки))

от винты
питер или москва?
Москва решает по всем параметрам кроме наличия большой воды)) так что Москва однозначно!!

книга или фильм?
книги, фильмов вообще мало смотрю. да и времени на них никогда нет. если надо отдохнуть с чем-то, то всегда выбираю книгу)

зима или лето?
весна!! лето, там солнца больше) в зиме есть свои прелести, но устаю шопиздец, лето в этом смысле значительно более ресурсное)

корея или япония?
Корея!! Япония меня вообще никогда не интересовала, ну только так, очень теоретически и есть вдруг будет времени до фига, съездить понюхать сакуру воздух.

миндаль или шоколад?)))
шоколад!))) в кулинарном смысле строго шоколад)) а в остальных... ну, типа, наверно тоже)

от Фло
Корейский рэп или русский?
русский, че-то я в корейцах так и не нашла чтобы много и все заходило. Маста только если, но и он один, с него даже диска толком для машины не выжмешь. вот, надеюсь что Бобби с Биайем замутят серьезный дуэт, может, там что) а из более-менее андеграунда че-то да, как-то так ничего и не нашлось. таки Сынхен, когда он еще много читал, было и есть самое оно, но мало же!))

Писать с т.з. Топа или Джи?
а вот тут Сынхен решает строго, с Джиеном так глубоко не укопаешься)) он такой, более летящий, ну и плюс менее эмоционально все изнутри воспринимает. более жесткий, что ли, а мне нравится когда если страдать, так прям Страдать, до дна души, и все честно, на всех слоях до наизнанку) это к Сынхену))

Любовь или секс?
да ну, какой секс без любви) ни о чем) так что любовь конечно, да) хотя это че-то до фига сложная штука, но мне все же секс отдельно вообще не воспринимается. знаю, что люди могут, и даже в этом имеют интерес, но мне если без отрыва от собственной реальности (т.е. не в шкуре там персонажа, например), нереально такое представить.

Закат или рассвет?
рассвет!! ваще со всех сторон, это прям моя тема. вставать к нему рано конечно, но если вдруг выпало, то я просто пищу) рассвет на воде - это просто рассвет в квадрате, обожаю!!

С друзьями в Европу или с половинкой в деревню?
сейчас бы я поехала с друзьями, но это может просто нужной половинки еще не подобралось)) тут для меня от людей в первую очередь зависит, не от места даже. но с другой стороны, я очень одиночка, мне может и не то и не то))

от Лори
картинки или музыка?
музыка, наверное. картинки в основном для работы, а музыку можно и так и так, там бездна информации)) то есть конечно картинки тоже можно и так и так. но у меня они как-то не используются в не-рабочем смысле, хотя вот вроде бы, а)

отдавать или принимать?
отдавать) но это с моей точки зрения легче - ну и там красиво, все дела, - так что в некотором роде на фоне "легче" воспринимается как читерство. все же люди и явления, которые могут вот "принимать" - это круто, но мне "отдавать" все же как понятие органичнее. роднее как-то))

исследовать или любоваться?
исследовать ваще однозначно)) оно на самом деле всегда сопряжено с любоваться, фиг ведь пойди сделай одно так, чтобы другое не замешалось. а вот любоваться отдельно, это я че-то даже почти не затачиваюсь, сложная штука) примерно как принимать))) но зато ресурсно, конечно, если только в эту сторону включать. то есть оно само собой тоже обоюдный процесс, только с другим совсем участием. круто так уметь, но не мой случай определенно пока))

фрукты или пирожные?
пирожные) редко на самом деле че-то фруктовое ем, только когда сезон хурмы)

волк или лиса?
волк клевый... а у лисы шубка))) волк, наверное. лиса это ближе к "любоваться")))

от Касс
Вера или атеизм?
гы, у меня была мысль самой задать такой вопрос на днях)) вера. я не могу представить себе мир без этой внутренней организации. но для меня религия это не любая из существующих конфессий, не мое. просто ощущение глубокой осмысленности и упорядоченности, всего. очевидные законы, за которыми стоит нечто непознаваемого уровня, но то, с чем можно общаться. взаимодействовать. чувствовать это) как-то так.

Принцип или компромисс?
сильный вопрос)) ответ будет очень размазанный)) вначале принцип. изнутри, на самом деле. внешне почти всегда компромисс, хотя мне сложно переломать себя под точку зрения оппонента (в любом смысле, партнера там или кого) или ее принять, или принять "ни рыба ни мясо" между позиций. но и ругаться я могу со единичными людьми, мне проще смолчать и что-то смоделировать божеское на чем имеем.
а если брать еще дальше, то не компромисс, синтез - вот это моя штука, то, что идет за противоположностями. следующий уровень, это не половинчатая мера, как компромисс, но реальное решение. оно обычно сильное и красивое и сразу снимает все вопросы предыдущего уровня.

Любить или быть любимой?
ваще я считаю что любовь это исключительно взаимная штука) равная, как бы. то есть нельзя быть любимой и не любить) но я пока так и не научилась быть любимой, мне адски сложно быть не-глухой в эту сторону. так что любить) но это не от хорошей жизни)

Дарить подарки или получать?
получать наверно все же. как-то ощущение сильнее, ярче и дольше) если подарок попадает.

Вредное но вкусное или полезная гадость?
вредное вообще, зараза, люблю есть. гадости есть тоже очень люблю жуть!!

от Ист
вести или следовать?
вообще я одиночка) не то чтобы у меня был офигенно удачный опыт одного или другого) но вообще, если именно выбирать, то наверное таки вести. я так или иначе периодически в это влипаю, и разбираться приходиться, и оказывается интересно.

качество или количество?
количество. практика показывает, что количество и пока ниче с этим не делается)) то есть конечно с течением времени, когда смотришь назад, ловишь, а где конкретно оно потом стало качество, и что в приложении к чему оно такое. но в текучке перекос в сторону количества однозначно. скорости на фоне этого, всего такого.

веселая музыка или грустная музыка?
хм. наверно, грустная) ваще моя музыка - это агрессивная музыка, это вроде и веселой не назовешь. но не-веселой музыки в моей аудиотеке больше))

страсть или нежность?
страсть) нежность хороша, когда в противоположность на фоне, для оттенения. а в целом страсть решает)

говорить или слушать?
с разными людьми как-то по-разному получается)) хотя "официальная" позиция конечно - слушать, я в принципе человек закрытый и с полпинка не сильно разговорчивый) но, с другой стороны, я как бы очень... четкая в я-центричной позиции, в смысле своего восприятия, интереса, акцентов, то есть чужие способы мировосприятия это все круто, но не сильно вглубь за редкими исключениями которые суть исследования, а это другое. так что обычно я слушаю, но говорить в смысле выражаться мне интереснее. органичнее. в общем, по итогу говорить))

от Касс еще

Готовить или питаться в общепите?
готовить на меня редко находит что-то этакое)) так, по необходимости. так что общепит, хоть и не напасешься на него)) но мне нравится сидеть в таких местах, оно почему-то зачастую выходит как отдых - какая-то жизнь мимо идет, а ты с кофе и в кайфах, тебе круто. ну и время экономит, и вообще)

Настольные или компьютерные игры?
вообще не игры нету на них времени. только Маджонг, все, я больше ни во что не играю) а Маджонг чтобы мозг расслабить или наоборот о чем-то предметно подумать. короче, компьютерные так и так) какие в наше время настольные)))

Пляжный отдых или музеи-театры?
да ну ты что, музеи в качестве отдыха со мной были сто лет назад))) пляжный, конечно. хотя я ваще не фанат туристического сезона, я люблю ездить на море в мае и одна, там пляж исключительно посидеть и повтыкать, купаться еще холодно.

Влюбляться с первого взгляда или сначала узнавать получше?
и так и так со мной было. но как-то последние годы я не раз сходу определяла, мое или нет - оно либо искрит, либо без вариантов. а когда искрит, это можно считать "с первого взгляда", и пока я не ошибалась. впрочем, это и не про традиционно принятые влюбленности/мальчиков etc. это вообще про ощущение "влюбленности" и что из него дальше следует.
но зато из "узнавать получше" уже способно вырасти серьезное чувство, которое дальше влюбленности) так что короче первое, а потом второе

Мальчики или девочки? в любом смысле)))
и те и те во всех)) если брать визуально и смотреть вокруг, то на девочек все же приятнее. если брать визуально и смотреть в ...фандом? то мальчики почти строго. если брать как понятие, то тоже мальчики (пока?), в девочках я как-то не сильно копалась и внутреннее устройство всегда цепляло мальчишеское. если в смысле отношений, то раз на раз и вообще это зависит не от того что между ног, а от того что между ушей... кароч нельзя выбрать))

запись создана: 03.02.2016 в 13:36

Автор:  seduce
Жанр: гет, слеш, романс
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: секс напоказ, групповой секс, беспорядочные половые связи, золотой дождь
Краткое содержание: Сынхен разбирается в себе и очень любит Джиена.
Пейринги: Чхве Сынхён (Т.О.Р)/Квон Джиён (G-Dragon), , , ,
Примечание: fandom WTF Bigbang 2016

читать дальше
-1-


– Понимаешь, я обнаружил, что соскучился, только в Италии, – говорит Сынхен. Кохей смотрит на него внимательно, очевидно катая на языке следующий вопрос.

– Как ты думаешь, чувства умеют кончаться? – спрашивает Кохей, Сынхен улыбается себе под нос. Он может ответить сразу же.

– Да, но не так. Наверное, я тогда был как под анестезией, а это неправда.

– Почему?

– Потому что так не бывает – десять лет ты чувствовал, а потом перестал. Скорее всего, эта часть обезболивается, вроде как насильно... Будто бы кома от боли, потому что если чувствовать в самом деле, можно двинуться мозгом. И оно просто отрубается и все. Тебе не больно, ты вообще ничего не чувствуешь, но это ложь.

***

Сынхен обнаруживает, что соскучился, только в Италии.

Он просыпается посреди ночи, посреди какого-то очень приятного сна, на широкой кровати с белым, хрустящим, холодным бельем. Отель старый, его люкс на втором этаже просторный, с классическими, тяжелыми рамами на окнах. В Италии по ночам на улицах тихо, за стеклом на ветру глухо поскрипывает фонарь. Мостовая блестит в круге света, для антуража ей бы пошла дробно цокающая копытами лошадь, которую карикатурно маленькая итальянка в чепце должна вести под уздцы. Улица остается пустынной; Сынхен забирается на широкий подоконник с ногами, прячет в коленки лицо.

Джиен снится ему каждую ночь, он знает. Каждую ночь в его снах они трахаются, но с утра Сынхен ничего не помнит. С ним остается короткий запах, вкус недосказанности, мутное ощущение соприкосновения. Запах узнаваем по щелчку пальцев, он отличается от обычного запаха Джиена на чуть: более пряный, более соленый, более непристойный. Так бывает, если брать у Джиена в рот, думает Сынхен мимоходом, но на самом деле сейчас он мог бы кончить, даже просто целуя Джиена в глаза.

Один поцелуй, мысленно торгуется Сынхен. Один чертов поцелуй, и больше Сынхен ничего не хочет, теперь и пока.

***

В Италии он оказывается во второй половине сентября, а до этого времени нет почти ни на что. Сынхен ходит на интервью, на пресс-конференции, на фан-встречи в кинотеатрах, а если появляется возможность, он ест или спит, или болеет. Несмотря на это, фото в журналах выходят что надо, Сынхен выглядит хорошо, строго и одновременно нежно, ему нравится сочетание. Осунувшийся, он смотрит с разворотов с легким вопросом, со сдержанным достоинством, мягкая полуулыбка заостряет скулы.

Ким-сонбэнним звонит в середине сентября. Они пересекались в августе, а до этого весной, а до этого – почти год назад; на их счету пара-тройка совместных фото, общие друзья, любовь к хорошему алкоголю и усиливающаяся тяга Сынхена к искусству.

– Ты собираешься в Италию? За это надо выпить! – с энтузиазмом сообщает сонбэнним.

Они встречаются и пьют шампанское, потому что Сынхен собирается в Италию, а сонбэнним в Италии учился. Совпадений не бывает, уверен сонбэнним, он треплет Сынхена за плечо и дает советы, куда надо пойти в Милане или Флоренции в первую очередь.

***

До отъезда в Италию с Джиеном они видятся: на концертах, в офисе, на премьере "Tazza". На вечеринке после премьеры Джиен сидит в сторонке, улыбающийся, непереносимо домашний в серой кепи. Они фотографируются, пьют, чокаются за успех фильма, Джиен не делает ни одного шага навстречу, и Сынхен принимает правила игры.

Это из-за видео, уверен Сынхен.

Он понимает все совсем не сразу, сначала даже не обращает внимания.

Интернет тогда взрывается новостями про Ice Bucket Challenge, Сынхен открывает и смотрит, на полном серьезе думая, что Джиен это случайно. Легко одетый, красивый, он говорит – "...and my dear Kiko" – и опрокидывает на себя ведерко со льдом, стукаясь им так привычно-неуклюже и мило, что у Сынхена теплеет на душе. Рука почти тянется к телефону, Сынхен хочет позвонить и сказать, что нужно быть осторожнее насчет своей личной жизни, но вспоминает, что Джиен не отвечает на звонки.

Они поссорились аккурат перед его днем рождения, Сынхен собирался организовать вечеринку-сюрприз и сказал в последний момент. Сюрприза не вышло, Джиен хлопнул дверью и улетел в Токио, горько высказавшись в том смысле, что Сынхену стоило бы почаще открывать рот. "You know what's sexy? A real conversation", – припечатывает Джиен в инстаграм; Сынхен не спорит, он согласен, и он звонит Джиену, чтобы извиниться, но Джиен не берет трубку.

Окей, думает Сынхен. Бывает, думает Сынхен, но почему-то ему все равно становится не по себе. Он отлавливает в офисе только что вернувшегося в Сеул, загоревшего и необычно щекастенького Сынри и тычет пальцем в ноутбук.

– Это что? – спрашивает Сынхен, оборачиваясь на макнэ через плечо. Сынри поднимает брови, на лице у него явственно проступает непонятная жалость.

Через пару дней Сынхен открывает видео еще раз, открывает заглушку для приватного инстаграма Джиена и долго пялится на экран. Ему кажется, он начинает вникать.

***

– И понимаешь, я был в Италии, а Джиен был на Окинаве. Или где-то, в общем, на отдыхе. С ней. Когда я вернулся, мне кто-то случайно сказал, что вроде как он собрался жениться.

Сынхен замолкает, окунаясь в воспоминания. Вспоминать легко, когда из окошка скайпа на него смотрят спокойные, серьезные глаза Кохея. Сердце стынет, будто бы Сынхен готовится к исповеди, может быть, отчасти оно так и есть. Говорить о том, что было дальше, очень сложно, Сынхен вообще не предполагал, что соберется когда-то и кому-то об этом рассказывать. Легко отвечать "почему бы и нет", когда предлагают, это в каком-то роде единственный адекватный ответ, который Сынхен способен себе представить – иначе бы и ситуаций таких возникать не могло.

Но он рассказывает, потому что их отношения с Кохеем складываются по-другому, начали так складываться с самого начала, и Сынхен этому рад. Откровенность за откровенность, иссиня-глубинная честность; Сынхену кажется, с этими рассказами он потихоньку собирает обратно себя самого, по ниточке добирается до сути, до важного, до настоящего.

Но сказать самое сложное сложнее всего.

– Понимаешь, я даже не знаю, почему соглашался. Соглашаюсь. Соглашался, – Сынхен перебирает, не в силах определить правильный для себя ответ прямо сейчас. Вроде бы надо говорить "соглашался", потому что такого не было уже довольно давно, хоть и с Джиеном теперь закончено (даже если это и было связано). Может быть, это время, которое прошло с последнего раза, может быть, он правда больше не согласился бы. Может быть, это время в другом смысле, то есть Сынхен не знает: не предлагают, и он не хочет, или он не хочет, и не предлагают... Все сложно.

– Там такая тусовка, – дергает Сынхен плечом. – Околокиношная, потому что режиссеры или продюсеры. Артистическая, потому что актеры. Шоу-бизнес, потому что идолы. Криминал, потому что... криминал. Последнего немного, но все же. И там любят мальчиков...

***

Когда Сынхен возвращается из Италии, кто-то говорит ему, что Джиен собрался жениться.

– Джиен собрался что? – неверяще переспрашивает Сынхен, на него оборачиваются. То ли он говорит слишком громко, то ли еле хрипит, то ли просто выбирает неподходящий тон. Сынхен прокашливается, но воспринимать происходящее адекватнее не получается все равно.

Ему рассказывают про каникулы Джиена, про Париж, где он был на показе с Кико (не вместе, говорят Сынхену, но с ним остается иррациональное ощущение, что "вместе" где-то там подразумевается несмотря ни на что). Сынхен хмурится, слушая, и чувствует себя фанатом, которому до последнего забывают сообщить официальную версию, чувствует себя в дураках.

Окей, решает Сынхен. Бывает, решает Сынхен. Он не просто чувствует себя в дураках, ему кажется, что он столпом стоит над, фигурально выражаясь, сдохшим кусочком собственной души и искренне не понимает, что теперь с ним нужно делать. Окей, решает Сынхен, возводит вокруг этого кусочка фигуральный же склеп и выкидывает случившееся из головы.

***

Его возвращение из Италии (а может быть, что-то еще, а может быть, просто хороший вечер в Сеуле) отмечают в чьем-то большом доме. Сынхен плутает там, не угадывая ни одну дверь, потом его вылавливает Ким-сонбэнним. Сынхен рад его видеть, сонбэ – отличный собутыльник, но в тот вечер они почему-то пьют совсем немного. Но даже так Сынхену хорошо и легко, он громко смеется, шутит, смотрит хитро.

Их познакомил в свое время Джон Ли, пожалуй, можно считать, что Сынхен тогда уже был с ним – если так вообще можно считать. Сынхен затрудняется определить, что там может считаться за что, но по крайней мере, пока это был его единственный мужчина, помимо Джиена. Об этом многие знали, скрывать оказалось неправдоподобно, слишком они выглядели... "вместе", определяется Сынхен. Он не скрывал, хоть ему и не задавали прямых вопросов, он проводил у Ли-хена ночь через раз, вместе с ним пил, вместе с ним ездил по его делам, вместе с ним ходил на тусовки. Они расстались хорошо, "как друзья", хоть и не виделись после этого ни разу, но никто не остался в обиде.

Сынхен помнит, как он смотрел на хена в последний раз – снизу вверх. В теперешний пост-итальянский вечер ему категорически не хочется думать, например, про собственные отношения с Джиеном, поэтому он думает про что угодно еще, улыбаясь широко и если опрокидывая в себя бокал вина, то сразу целиком. В последний раз хен смотрел на него, заправляя короткую прядку Сынхену за ухо, и взгляд у него был нежный, той прощальной горьковатой нежностью, которая только и свойственна очень и очень взрослым людям. Вряд ли хен тогда знал, что они больше не встретятся, скорее, он чувствовал, и собственным образом с Сынхеном прощался; Сынхен помнит об этом хорошо-хорошо и чувствует себя расстроганным.

***

На следующей тусовке сонбэнним нервничает, Сынхен ловит его настроение и поднимает брови чуть вопросительно, интересуясь, в чем дело. В середине вечера сонбэнним решается и тянет его куда-то наверх. Они останавливаются на лестничной клетке черного хода, там никого нет, двери хлопают в отдалении. Узкое окошко темное, а освещение на лестнице мягкое; сонбэ прислоняется к стене, Сынхен останавливается рядом и ждет.

Что-то происходит, потому что у Сынхена дыбом встают короткие волоски сзади на шее, а сонбэ дышит медленно, но поверхностно. Он смотрит на Сынхена, смотрит и смотрит, а потом мелким движением сглатывает и решается.

– Мне говорили про тебя, – низко и тихо, раздельно выговаривает сонбэ, и Сынхен убеждается, что ему ничего не кажется. Он предполагает, кто и что именно мог про него говорить; это было давно и намеки вроде бы неожиданны. Вроде бы, потому что Сынхену не хочется переспрашивать, или скандалить, или удивляться нелепости ситуации, нелепого в ней нет ничего.

– Мне говорили, что ты хорош, – шепчет сонбэ, оба они прекрасно понимают, о чем он. Не то чтобы они не понимали до этого, но все становится ясно кристально; эта картинка врезается в память Сынхену одной из тех, которые вспоминаются резче всего. Как они стоят друг напротив друга, где никого больше нет и быть не должно, как воздух электризуется между ними. Как у сонбэ встает, да что там говорить, как встает у обоих.

– Мне говорили, что ты хорошо сосешь, – осипше заканчивает подзатянувшееся вступление сонбэ. – И что тебе нравится.

Сынхен молчит, не отвечает, и сонбэ расстегивает ширинку. Берет Сынхена за руку и вкладывает ему в ладонь пухлый, уже солидно отвердевший член.

– Попробуем?.. – спрашивает сонбэ, а Сынхен удивительно отчетливо ощущает в пальцах чужую горячую плоть.

– Почему бы и нет, – пожимает плечами он и легко опускается на колени.

Они возвращаются обратно быстро, губы у Сынхена зудят, во рту специфический привкус. Он пьет еще, еще и еще, и остаток вечеринки проходит в густом тумане.

Утром Сынхен просыпается от боли во всем теле. Ощущение, будто его возили по полу, пинали, а потом снова возили по полу, он еле сползает с постели. Добравшись до зеркала, Сынхен только что не седеет. Случилось самое страшное, и что делать с этим, он даже не может вообразить. Нетвердой рукой Сынхен нашаривает телефон, набирает номер.

– Хен, – говорит он, называя сонбэ так впервые. На той стороне воцаряется тишина, но Сынхен не обращает внимания, пока ему это абсолютно неважно. – Хен, скажи, я с кем-то дрался вчера?.. Что же, я не просил, чтобы били не по лицу?!

Ким-сонбэнним рассказывает, как было дело, Сынхен ужасается, ощупывая разбитые губы. Синяк под глазом еще можно исправить, опухлость за сутки спадет, если постараться, но справится ли мейкап с остальным, Сынхен представляет с трудом. Ему плохо физически, плохо морально, он напуган до чертиков и соображает с трудом. Первым делом после разговора он организовывает себе прохладный душ, потом горячую ванну, потом он звонит менеджеру, чтобы рассказать о проблеме. Проблема в том, что завтра ему идти на мероприятие для собственного фильма, а это последнее, что стоило бы делать в таком виде.

Впрочем, мероприятие проходит. Ни шатко ни валко, но Сынхен умеет держать хорошую мину при плохой игре. Настоящие проблемы начинаются, когда на следующий день в свой кабинет его вызывает саджанним, и Сынхен предполагает, о чем должна пойти речь.

Саджанним мурыжит его целый час. Лекция укладывается сама на себя спиральными витками, Сынхена исподволь клонит в сон, хотя он чувствует, что саджанним ведет к чему-то другому. К чему-то на самом деле более важному, чем дурацкая провинность идола его агентства; у Сынхена есть крепкое подозрение, о чем именно саджанним собирается упомянуть. Конечно, подступиться к этому сложно, и тем более Сынхен уверен, что Ян Хенсок вообще испытывает строгое желание в это не лезть, но работа есть работа. Может быть, ему попался какой-нибудь особенно пошлый слух, на последней вечеринке они с сонбэ, скорее всего, выглядели достаточно однозначно, чтобы кто-нибудь где-нибудь рискнул что-то такое сказать, а соглядатаев у YG прорва. Впрочем, Сынхену совершенно насрать.

Поэтому, когда саджанним добирается до "слуха", Сынхен слушает значительно внимательнее, чем минуту назад, дает выговориться, а потом встает.

– Хен, – говорит он, и это звучит издевательски, потому что этой привилегией, которая есть у всех пятерых, они почти никогда не пользуются. – Хен, спасибо, я вас услышал.

Это значит – "не лезьте, пожалуйста, не в свое дело", и взгляд у саджаннима становится железным. Сынхен выдерживает, только немного раздуваются ноздри. После он кланяется, и выходя, аккуратно прикрывает за собой дверь, бесполезно дублируя прекрасно работающий доводчик.

***

На следующей вечеринке сонбэ снова уводит его. Сынхену нравится ощущение чужого члена под губами, нравится, как сонбэ дрожит, трогая волосы у него на затылке, нравится, как ему в рот тяжело плескается богатый вязкий вкус, нравится пост-привкус и пост-ощущение. Сынхен чувствует себя грязным и удовлетворенным, хотя у него стоит, а разрядки не предполагается. Как-то раз сонбэ убеждается в этом собственноручно: он поднимает его, кладет ладонь между ног, где у Сынхена красноречиво топорщатся штаны. Это значит, что все всем понятно, это значит, их отношения готовы перейти на новый уровень.

***

– Это из-за Джиена? – спрашивает его электронный Кохей с монитора.

– Нет, – отвечает Сынхен, помолчав. – Это из-за меня. В какой-то момент ты словно теряешь опоры. Ориентиры. И оказывается интересно скользить, просто наблюдая за собой. За тем, что ты такое. Чем ты можешь быть...

Сынхен говорит сложно, сам не очень понимая, о чем. Есть ощущение, есть слова, которые он на него нанизывает. Но Кохей вроде бы понимает, он медленно качает головой.

– А как это началось?

***

Началось все, конечно же, с Ли-хена, еще несколько лет назад. Началось, и, Сынхен был уверен, закончилось, тогда никак нельзя было предположить, что история получит продолжение.

Одной сумрачной весной они проводят вместе почти каждый вечер. Сначала с другими людьми, потом их количество постепенно сходит на нет, они будто бы выжимаются из вечеров чем-то зримым, что уплотняется между ним и хеном. Через пару дней после того, как хен целует его первым, и первым же делает минет, они сидят в креслах, не напротив друг друга, но чуть наискось, на столике рядом высится початая бутыль вина. Сынхен задумывается о чем-то, почти забывая про вино и про вечер, потом чувствует на себе насыщенный, тяжелый взгляд.

– У меня встает, даже если мы просто сидим и молчим, – веско говорит хен, и Сынхен оборачивается. Хен сидит, слегка раздвинув ноги, джинсы расстегнуты, и Сынхен в упор смотрит на его торчащий, темнеющий от прилившей крови член. Сынхен смотрит долго, потом сглатывает.

– Можно, я позабочусь об этом?.. – тихо спрашивает он у хена, и тот кивает медленно, словно бы действительно позволяет, словно бы действительно в ответ на просьбу. Сынхен соскальзывает на пол, немного медлит перед тем, как дотронуться языком. Головка у хена крупная, округлая, больше, чем у Сынхена самого. Сынхен зачарован.

Когда он разгоняется, хен глухо стонет, обнимает Сынхена за затылок, придавливает ближе.

– Как же ты хорош, Сынхен, – шепчет он, и, попозже, – сейчас, Сынхен, совсем скоро, – будто бы Сынхен действительно о чем-то просит.

Фраза "позаботиться о" становится кодовой, и Сынхен делает так часто, может быть, даже чаще, чем случается секс. В последний раз хен тоже просит о нем позаботиться, и они уходят в приват, где Сынхен, закрыв дверь, сначала аккуратно складывает на низкий пуф свой темно-зеленый клечатый пиджак.

***

Кохей смотрит в сторону, напряженно решает что-то сам с собой. Сынхен улыбается – так их бухгалтер выглядит в столовой во время короткого перекуса, когда нет времени отвлечься от работы; или когда за кофе тоже продолжается совещание; или когда профессионал от мира сведенного баланса прикидывает, как разговаривать с дилетантом. Это мило, и Сынхену почему-то очаровательно легко на душе. Он начал рассказывать, его слушают без осуждения, презрения или любого негативного чувства, Сынхену кажется, что наоборот, нежное внимание только сгущается на суровом, по первому впечатлению суховатом лице.

Кохей поднимает глаза.

– То есть ты знаешь, что про тебя говорят?

– Мне все равно, – помолчав, рассудительно отвечает Сынхен. – Они получают, что хотят. Я получаю, что хочу.

То есть, конечно, это слухи не из тех, которые легко узнать. Их поверяют на ухо, шепотом, в глубокой середине сплоченной пьянки, и исключительно тому, кто может быть заинтересован лично. Но флер за Сынхеном вьется, иногда он думает, что мог бы выбирать сам, если бы хотел. Главы корпораций, известные фотографы, президенты модных брендов, полукриминальные авторитеты, Сынхен не запоминает, хотя можно открыть собственный фансайт в разделе "Фотографии с", и пересчитать поименно. Но некое ощущение "стоячей воды" где-то в самом себе, донного улыбчивого смирения, которое находит, когда выбирают – его, вот это ощущение Сынхена цепляет.

– Кто бы это ни сказал изначально, я иногда думаю, что он сделал так, потому что я хотел сам.

***

Просто секса Ким-сонбэнниму оказывается мало. Его интересует интересный секс, сложный секс, и не то чтобы Сынхен возражает.

Глубоким октябрьским утром он делает сонбэнниму первоклассный минет, и где-то посередине процесса понимает, что они больше в комнате не одни. Кто-то заходит, сначала стоит около двери, потом проходит, садится, Сынхен приоткрывает глаза, выцепляя светлую рубашку пятном, стрелки на брюках. Сонбэнним под ним двигает бедрами, поднимает руку: в приветствии, или в приглашении присесть, или, например, выставляя большой палец и показывая на Сынхена подбородком. Потом он думает об этом – ситуация до невозможности остра, до сладкой жути интимна; Сынхен не отвлекается до самого конца, чувствуя, как пристально за ним наблюдают в две пары глаз.

Потом он встает, сонбэнним кивает ему, кивает другому. Они смотрят на Сынхена горячо, взбудораженно, Сынхену становится душно. Второго он не знает, может, когда-то видел. У него круглое лицо, тонкие очки, массивная шея. Немолодой, он, вероятно, того же возраста, что и сонбэнним. Пальцы его рук подрагивают, а глаза под очками темные, узкие, диковатые. Сынхен думает, что они бы глядели растерянно, если бы это чувство не провалилось куда-то в самый низ еще в начале, потому что оказалось слишком интересно. Слишком диковинно-возбуждающе. Слишком круто.

– Разденься, – говорит сонбэ без выражения.

Сынхен немного медлит, но это нарочито. Его губы изгибаются, когда он начинает расстегивать молнию на кофте. Останавливается, оставшись в одних трусах – натянутая нагревшаяся ткань ничего не скрывает, разбухший член наискось прижат к животу, около резинки расплывается скользкое пятнышко.

– Покажи себя, – просит сонбэ, и тогда Сынхен оттягивает резинку, оголяя член, оставляет.

– У нашего общего друга небольшая проблема, – кивает сонбэ на второго. – Ну, то есть, не такая уж и небольшая... Ты поможешь ему?

Сынхен подходит, замирает. На него смотрят снизу вверх; они оба хотят одного и того же, все это опасно, на грани фола, но как-то по-особенному, наотмашь, извращенно откровенно.

В конечном счете – для второго круга, – Сынхена ставят на кровать, сонбэ раздвигает ему ягодицы.

– Смотри, – шепчет он, показывая. Сынхен прячет голову в руки, чувствуя, как тесно касается его незнакомый, широкий, мягкий язык.

Потом они трахают его одновременно, в рот и в задницу. Сынхен сжимается на чужом члене, трогает себя, торопясь.

***

Когда Сынхен перестает удивляться тому, с кем просыпается, он всерьез начинает звать сонбэ хеном. Чихо-хен, старательно повторяет Сынхен про себя, но это все равно звучит странно.

Чихо-хен показывает ему картинки, пока они сидят в одном кресле вдвоем, в поисках того, что дернет обоих. Сынхен сидит между его коленей, правая рука у хена на тач-паде, левая у Сынхена в штанах. Большим пальцем он еле-еле, приятно поглаживает у самой щелки. Сынхен следит за монитором, прикрыв глаза.

Меняются позы, игрушки, приспособления. Кто-то на ком-то сидит, запихивает в анус ладонь, завязывает ремнем шею. Мячик для рта на кожаной сбруйке, пушистый хвост из анальной пробки, художественные трусы с дыркой, которые надевают не для того чтобы снимать. Все это мило, но Сынхен дышит ровно, зацепляет его только когда чья-то твердая рука запрокидывает молодому мальчику подбородок. Тень от тонких ресниц стрелкой падает на узкую скулу, черно-белое фото дышит движением, старший смотрит на мальчика страстно, будто вбирает взглядом. "Красиво", – мимолетом думает Сынхен, хен листает дальше.

Они выбирают вдвоем, одновременно, Сынхен не успевает двинуться, чтобы показать, что пора остановиться. Хен останавливается сам, палец приподнимается над тач-падом. Фото снято даже лучше, чем предыдущее, но Сынхен как-то никогда не заострял внимания на подобном. На первом плане фотографии скульптурная ягодица, сильно очерченное бедро. Крупный мужчина стоит полубоком, член и не видно целиком, лишь небольшой кусочек попадает в кадр. Другой сидит перед, высунув язык совсем чуть-чуть, так, чтобы поймать оголенную головку. Изо рта у него льется, быстрыми прозрачными струями течет с шеи, по груди, на бедра, и Сынхен вдруг щелчком схватывает суть – ни у кого ничего не стоит, они занимаются другим.

Открытие вводит в ступор, Сынхен смотрит на картинку, не мигая. Хен сжимает его левой рукой плотно, сильно, хорошо, он уже точно знает, как надо Сынхену дрочить.

Потом они идут в ванную.

В этот раз Чихо-хен раздевает его сам, и у Сынхена стоит заново, хоть он и кончил буквально только что. Холодный воздух чувствительно дотрагивается до обнаженной кожи, Сынхен разбирает ощущения на слои. Сверху ему холодно-нервно, а под этим умиротворенно, будто волнение там выключено тумблером, и широкое спокойствие разлито до горизонта. Он стоит, не двигаясь, пока Чихо-хен раздевается сам.

Сразу начать не получается, наверное, потому, что хен никогда не пробовал раньше, ему сложно отпустить себя. Он сжимает член, сосредоточенно смотрит вниз, губы у него вздрагивают. Сынхен ждет терпеливо. Глаза чуть прикрываются сами собой, когда он чувствует тепло, чувствует влагу, чувствует сначала слабую, потом тугую струю на груди; это оказывается не так и страшно. Хен поднимает взгляд, зрачки у него расширенные, радужки почти и не видно.

– Пожалуйста, Сынхен, – еле слышно, умоляюще просит он. На лице у Сынхена не двигается ни один мускул, но хен воспринимает как согласие, поводит рукой с членом повыше. Это не как на фото, но почти: губы у Сынхена сомкнуты, он раскрывает их в самом конце, просто чтобы попробовать. Вкус не противный, скорее сильно специфический, сначала – очень соленый, потом сразу горький.

Назавтра они повторяют. Сынхен знает, что может кончить прямо в процессе, это же знает и хен, поэтому он выдавливает ему на член крупную, склизкую каплю смазки – Сынхен обрезан, и хен заботится о том, чтобы дрочить ему было удобнее. В ванной он берет Сынхена за шею, загибает, гладит по губам. Большой палец пробирается внутрь, хен нажимает Сынхену на язык, обводит щеки изнутри, мягко, вымороченно-нежно.

– Я хочу сюда целиком, – на длинном выдохе признается он, вроде как и не Сынхену лично, а его рту, его губам. – Разрешишь?..

Сынхен смотрит долго, пока хен готовится. Кивок, которым он соглашается, почти незаметный, одно короткое, еле видимое мерное движение, вниз и вверх; но хен понимает. И тогда Сынхен медленно открывает рот.

***

С Кохеем они молчат тяжело. Сынхен всем весом давит на руки, опираясь на крышку стола, нависая над ноутбуком. Кохей сидит вполоборота, косится куда-то в угол, скорее всего, на маленькую картинку в скайпе с самим собой. Что до Сынхена, то он отключает такие картинки, Кохей у него на весь ноутбук, во все имеющиеся дюймы. Пиксельный, качающийся в своем кресле, закусивший губу. Теперь он не сводит баланс, в глазах у него пусто. Кохей оффлайн, ушел в себя, не беспокоить.

После длинной, длинной, длинной паузы, отмерев, Кохей возвращается, смотрит в середину экрана.

– Ну вот, как-то так, – невесело резюмирует Сынхен. Ему не то чтобы неудобно, но рассказывать такое – как-то странно. Сынхен вроде бы всегда относился к происходящему с ним в этот год безоценочно, оно было и все, а он был вместе с этим; а теперь получается, что к этому нужно начинать хоть как-нибудь относиться. Вроде бы оно про Сынхена же, это как задаться целью определить, а что же Сынхен такое, а добавляет ли оно к нему что-то специальное, отдельное и особенное. Разобраться, где Сынхен, а где не Сынхен, собрать своего личного Сынхена для себя самого.

– А Джиен? – вдруг без всякой связи спрашивает Кохей. Сынхен хмурится.

– А что Джиен?

***

Джиен ему как чужой. Они разговаривают приятственно-вежливо, если разговаривают – Сынхен лезет в карман за телефоном, извинительно улыбаясь, Джиен тоже сосредоточен на другом. С утра можно созвониться, при необходимости:

– Ты поедешь через офис? Мы можем тебя захватить. Нет?

Сынхен тщательно разглаживает воротник пальто, поворачивает к зеркалу один висок, другой.

– Нет, Джиен, но спасибо.

В аэропорту Сынхен отходит, а оглядываясь, выцепляет знакомый силуэт издалека. Он просит сделать себе кофе, но выбрасывает, не допив и половины – кофе холодный, несладкий, невкусный.

Концерт в Пекине заканчивается раньше обычного, а пьянка наоборот, позже. Джиен гуляет в стороне со своей компанией, Сынхен вдруг остро хочет подойти, по-честному заглянуть в глаза. Совершенно иррационально ему кажется, что теперь – нельзя, он слишком... запачканный. Ему не стыдно, ему не бывает стыдно почти никогда, но трещина между ним и Джиеном ширится, превращается в овраг, в пропасть. В ней свистит ветер.

Сынхен отворачивается.

До Джиена определенно доходят какие-то слухи, в Тайбэе он сам ищет его взгляда и очевидно пугается, находя. Джиен вытянувшийся, худой, очень пацанский в кожаной безрукавке и шапке; недолго, но Сынхен смотрит ему прямо в лицо, почему-то холодеют руки. Уголки губ у Джиена опущены вниз, а глаза черные, скорбные, будто недавно у него кто-то умер.

***

– Но ты любишь его?

Сынхен расплывается в улыбке, словно Кохей первостатейно шутит. Несмотря на все, улыбка искренняя, широкая.

– Конечно. Как бы я мог не?

***

Чаще всего Чихо-хен предпочитает трахаться по утрам. Он обнимает Сынхена под одеялом, кожа соприкасается с кожей; он теплый, с жилистыми предплечьями, но с наметившимся брюшком. Сынхену с ним хорошо.

Рука пробирается у Сынхена меж бедер, хен тесно гладит его, дышит в шею. Они так и занимаются сексом – хен перекладывает одну ногу Сынхена повыше, пристраивается сзади. В середине одеяло уже мешает, оно откидывается; Сынхена раскрывают сильнее. Он оттопыривает задницу, хен размеренно входит и выходит почти на всю длину, крепко держит за поясницу.

Губами он трогает Сынхену шейные позвонки, прячет нос в волосы.

– Я люблю тебя, – сипло шепчет он; Сынхену хоть и не до того, у него все равно в мимолетном удивлении поднимаются брови.

Это Джиен любит его, когда трахает, – сильно, несдержанно, настояще. Чихо-хен явно имеет под этим в виду что-то совсем другое.

***

Джиен с Енбэ сутками напролет репетируют в YG свой танец для новой совместной песни. У Сынхена ломит все зубы разом, когда он проходит мимо танцевальной студии и слышит навязчивый бит.

"Как они там еще не оглохли," – с неожиданной жгучей злостью думает он, и сигарета, которую он заблаговременно вынул из пачки, в труху ломается в пальцах.

Мелкие табачные хлопья летят на пол, Сынхен смотрит на них озадаченно, будто не понимая, на что.

***

Примерно тогда Сынхену начинают предлагать и другие. Сынхен соглашается – у Чихо-хена нет монополии, не было никогда. Традицией становится фото на память; Сынхен слегка наклоняет голову к каждому, спокойно, с незначительной полуулыбкой в кадр.

***

Он красится в белый цвет, сам не зная зачем. Конечно, это напоминает совместный промоушен с Джиеном, Сынхен долго разглядывает себя, сравнивая.

Джиен не оценивает образ по достоинству. Он смотрит с горячим, обвинительным вопросом; "предательство" – считывает Сынхен у него с лица.

Кто бы говорил, думает Сынхен равнодушно. Он знает, что Джиен сказал про их старый дуэт в интервью, и на самом деле между ушей у него осиным роем звенит ядовитое желание разругаться с Джиеном на эту тему в пух и прах. Так, как они умеют, умели раньше, чтобы в запале выкричать все, что накипело, не задумываясь о последствиях, не контролируя руки или лицо. Зато это честно.

Но с нынешним Джиеном порой ему не хочется даже здороваться. Джиен меняется, может быть, таким его делает Кико, Сынхен когда-то давно уже замечал подобные метаморфозы. Джиен прекращает улыбаться, Джиен теряет всю вечно присущую себе распашную, обаятельнейшую искренность, Джиен задирает нос и ходит вразвалочку, окончательно и демонстративно определившись в пользу "ян". С опозданием, но Сынхен проглядывает их выступление с Енбэ на MAMA, убеждается в своем впечатлении. Внутри что-то гадко болит, словно Джиена отняли у него еще раз.

К концу декабря Сынхен разучается реагировать на него спокойно. Джиен ходит мимо, Сынхен сцепляет зубы и молчит. На обеде Джиен тянется палочками к куску мяса на общем блюде, Сынхен раздувает ноздри и снова молчит. Джиен жует, двигая идеальной челюстью, отставляет мизинец, Сынхен невидяще смотрит прямо перед собой.

Был момент, когда он думал, что Джиен придет к нему сам. Признав, что запутался, что не может выдержать, что скучает. Но наверно, скучает один Сынхен – смертельно, до хрипа в подушку, до больных-больных глаз в зеркале по утрам. До сумасшедшего, ужасного, орущего желания чтобы Джиен хоть как-нибудь, но именно сейчас оказался рядом, как было не так и давно. Чтобы протяни руку – и вот он, Джиен, можно подтянуть его к себе и спрятать лицо ему в шею. Или в волосы. Или в живот.

На самом-то деле у Сынхена все хорошо, впервые за долгое время хорошо, без дураков, вне зависимости от настроения и состояния кого угодно еще. У отдельного, самодостаточного и самостоятельного Сынхена все хорошо, он даже начинает считать, что счастлив. Пишет про это песню, снимает свой собственный, пусть и рекламный, клип.

Мешает только Джиен, Сынхен провожает его глазами, мучительно осекая самого себя. Ему страшно, что он может так любить человека, которого ненавидит всей душой.

***

Джиен приходит к нему практически в самый Новый год.

Когда он уезжает, Сынхен опускается на пол сразу же после того, как закрывает дверь. Если он когда-то думал, что ему было хуево, то он ошибался, хуево – это вот тут.

Неизвестно, сколько проходит времени, пока Сынхен сидит так. Нельзя пошевелиться, Сынхен сидит и слушает себя, дистанцировавшись от боли, это помогает. Проходит час или два, Сынхен бездумно смотрит на телефон, чтобы определить, и не может отнять пять с четвертью от семи. Ему приходит смс, он открывает ее, не понимая слов, потом что-то проясняется. Он перезванивает.

– Мы можем встретиться?

Чихо-хен высылает ему адрес, Сынхен не знает, где это, знает таксист. Квартира на тридцать пятом этаже, широкая выбеленная кровать занимает почти всю комнату. Сынхену смешно – специальная квартира для специальных вещей, не отель, но кто бы мог подумать.

Хен целует его, гладит по спине, не торопится, Сынхен с трудом сдерживается, чтобы не подгонять. Терпение у него лопается, когда хен, оторвавшись от него, мягко, проникновенно шепчет на ухо одними губами:

– Я люблю тебя, – Сынхен не понимает, зачем.

Он выворачивается из рук, отступает.

– Просто трахни меня, – говорит Сынхен.

Глаза у хена вспыхивают.

На кровати он нависает над Сынхеном, жестко держит за шею. Голова у Сынхена запрокидывается, как на одной хорошей фотографии, но смотрят на него не так, как там. Суше, горячее, Чихо-хен, прищурившись, разглядывает его пронзительно, что-то пытается сказать, что-то получить в ответ. Сынхен не знает, находит он или нет, через мгновение хен берет его за челюсть, надавливает, чтобы Сынхен открыл рот.

Хен закладывает палец Сынхену за щеку, смотрит внутрь. Покатав слюну на языке, он примеривается и плюет, наблюдая, как Сынхен все же слегка дергается, хотя ничего для него неожиданного не происходит.

***

– А как ты думаешь, как это было ему?

– Что? Я с кем-то еще? То, что он не со мной?

Кохей кивает, его интересует, что Сынхен скажет в ответ на оба вопроса.

– Я не хотел бы, чтобы это Джиена касалось, – нахмурившись, проговаривает Сынхен. – Когда-то из-за Ли-хена он здорово переживал, но с тех пор, мне кажется, что-то переменилось... Мне кажется, ему стало все равно.

Сынхен не уверен, он поднимает глаза и вглядывается в Кохея, будто с другой стороны экрана тот может ему что-то подсказать. Кохей тоже смотрит внимательно, Сынхен вдруг чувствует себя маленьким, запутавшимся, с затаенной жаркой надеждой ждущим нечаянного одобрения.

– Но он был очень красивый, – Сынхен улыбается, мягчея мгновенно, вспоминая постороннего, чужого, совсем отдельного и невероятно красивого Джиена. – Если бы я мог смотреть на него со стороны, наверно, я бы перестал так злиться. Я не знаю, что и почему он решил, но, наверно, это было непросто... Все же мы сильно друг друга любили. А выбрав, он стал... жестче. Он поменялся очень здорово, черты лица у него помрачнели и посуровели, потемнели, но так, хорошо и мягко правда. Как кошка в темноте тяжелой лапой. Он много за это отдал.

Ощущение снова переворачивается, Сынхена захлестывает неожиданной обидой, от которой кривятся губы.

– Я не знаю, как он смог выдержать так долго.

***

В следующий раз они с Джиеном занимаются сексом.

Сынхен не верит себе, что это происходит, не верит Джиену – и в то же самое время это как выстрел в затылок, Сынхен не знает, как жить с подстреленным затылком, если только не бросаться делать срочно хоть что-нибудь. Он торопится, не в силах отвести от Джиена взгляд ни на секунду, тюбик, презерватив, все падает на пол, когда Сынхен неаккуратно дергает за дверцу тумбочки.

Джиен тянется его облизать, Сынхен садится на пятки, пробует опереться, но руки не держат. Он смотрит, как Джиен это делает, он чувствует, как Джиен это делает. Кажется, член у него напрягается сильнее, чем это возможно вообще, будто вместе с кровью Сынхен стекает туда весь. Джиен посасывает, нежный, теплый; Сынхен уверен, что сердце у него рискует лопнуть еще здесь.

Он обнимает потом, пытаясь притвориться, что последние несколько месяцев могут исчезнуть хлопком.

– Бывает же у людей секс после того, как они расстались? – хочет Джиен убедить в чем-то и себя, и его.

Рационализации, проскакивает в голове у Сынхена умное слово.

Нет, у них с Джиеном никакого секса после расставания быть не может, это что-то другое. По крайней мере, не тогда, когда Сынхен задыхается, сжимая его в руках. Когда смотрит на изогнутую спину под собой, болезненно остро понимая, что никто не знает, как выглядит Джиен с этого ракурса. Никто не знает, а он знает, и лишь безмерным трудом удается Сынхену не сказать ни разу, что он Джиена любит. Он буквально затыкает себе рот, а после чувствует себя выпотрошенным.

***

Чуть-чуть попозже Джиен все же позволяет говорить про любовь.

У Сынхена мелко дрожат пальцы, пока он его ждет. А потом он ныряет в происходящее, одухотворенный, открытый. Это больно-больно, но в процессе что-то насыщенно-счастливое, искристое наполняет его, он обволакивает Джиена лаской, и отлеживается, проводив.

– Ты же понимаешь все, правда? – безнадежно-тихо спрашивает Джиен, обнимая со спины.

– Нет.

Он оборачивается у Джиена в руках, смотрит прямо, не пряча огромное, горячее чувство. Джиен может думать все, что угодно, у Сынхена свое мнение.

На концерте в Осаке Сынхен ловит настоящую его улыбку, и легчает рывком.

***

Чихо-хен фотографируется с Сынхеном на тусовке, чтобы выложить в инстаграм. Хозяйски он привлекает его к себе, Сынхен подается.

Сынхену кажется, он очень, очень, очень много знает про жизнь, может быть, даже больше, чем Чихо-хен.

После тусовки, пьяные, они едут к хену.

***

Молодой продюсер от рекламы, с которым Сынхен встречается для обсуждения очередного проходного проекта, – чистокровный итальянец, хоть и более выдержанный, как все эмигранты. У него характерный взгляд, Сынхен определяет влет. Ему даже интересно, откуда тот мог узнать, каким образом вообще до такого, как он, могли дойти подобные слухи.

В захламленной подсобке он смотрит с лихорадочным нетерпением, Сынхен буквально-таки воочию видит ситуацию со стороны. Звезда со специфической репутацией, звезда первой величины, возможность раз на миллион, у итальянца явно захватывает дух, он словно собирается прыгать с парашютом.

Сынхен сам расстегивает ему штаны, вынимает. Член красивый, длинный и гладкий, Сынхен забывает про его хозяина, сосредотачиваясь на том, что у него между ног. Новый вкус интересно распробовать, Сынхен забирает глубоко, потом выпускает, потом чувствует чужие руки у себя в волосах. Итальянец дышит громко, постанывая, отдает себя щедро, кончает так же – обильно, вязко, Сынхену залепляет горло. Он часто сглатывает, довольный достойным добавлением в свою коллекцию.

***

– Но как это совмещается? – спрашивает Кохей таким тоном, как будто задает этот вопрос в девятнадцатый раз, регулярно меняя формулировку.

Сынхен не знает, что сказать.

– А почему оно не должно совмещаться? – осторожно переспрашивает он, Кохей не понимает его все равно. Сынхен хмурится.

– Нет, не то чтобы мне кто-то сильно был нужен, если есть Джиен. То есть тогда это не так актуально. Может, меня просто туда не хватает, или у меня нет потребности, или... Я не знаю, в чем дело.

Сынхен ковыряет угол стола, как если бы ответ был спрятан посередине столешницы. Кохею тоже кажется, что ответ где-то спрятан, и Сынхен знает точно где, но почему-то не говорит.

– Тогда, понимаешь... Были тусовки, был секс, но так, вроде бы и без заострения внимания на этом вообще. Не как вначале. Зато вопрос с Джиеном очень остро стоял, – выговаривает Сынхен, поднимая глаза.

***

Сынхен честно пытается успокоиться, после поездки в Сингапур договаривается о делах, вырисовываются интересные перспективы на будущее. Ему светит хороший контракт, может быть, даже выставка. Он хвастается Чихо-хену по телефону, ловит его уверенную гордость.

В полупустом кафе Сынхен долго пялится в панорамное окно, широкая шумная улица охотно стелется перед ним. Обед вкусный, кофе горячий, как и положено, но у Сынхена в груди все равно что-то с обжигающим холодком скребется на постоянной основе. Как будто он привыкает жить ожиданием перелома.

***

Джиен игнорирует его, прячет взгляд. Сынхену больно, и очень хочется к Джиену, в Джиена, он чувствует себя согласным почти на все.

Студия пустая, хотя на днях саджанним ставит им ультиматум. Сынхен садится на диван, бездумно смотрит на закрытую дверь в кабинку для записи. Наушники там лежат на стуле, сухая мелкая пыль подвешена в воздухе, там пахнет выключенным светом, выключенными приборами и долгим отсутствием людей.

Но Сынхен знает, о чем бы он хотел написать. Он бы хотел написать песню про то, что все плохо; про то, какое именно плохо бывает лично у него; про то, что он неудачник.

***

– Но, понимаешь, – в очередной раз начинает Сынхен, выбирая привычный зачин.

Сейчас они с Кохеем встретились лично, Сынхен сидит на кровати по-турецки, Кохей валяется рядом. У него сложены руки на груди, одна на другую сложены ноги, за плечами торчит вытащенная из-под покрывала подушка. На ней Кохей спит, и эта незначительная подробность: постельное белье, на которое можно посмотреть, – кажется Сынхену восхитительной и интимной.

– Понимаешь, я потом вдруг догадался. Не знаю даже, почему, я сильно скучал, и мне жутко хотелось что-нибудь сделать. Что-то решить, как-то все переменить, может быть, чтобы просто стало полегче. – Сынхен расстроенно машет рукой, Кохей даже тянется успокаивающе погладить его по коленке.

– Но, видишь ли, ничего делать оказалось и не нужно. Я как будто щелкнул пальцами, и все вообще стало неважно. Ну, все, что мешало.

Сынхен смотрит просветленно, его улыбка легкая, настоящая, и Кохей неосознанно начинает улыбаться в ответ.

– Я любил его, и мне очень нужно было любить его, – Сынхен останавливается, – во всех смыслах, понимаешь? В первую очередь, ...ощущаемо, чтобы была точка приложения. Чтобы он был рядом, и я видел, что он это чувствует. Чтобы я его трогал, и было понятно, что он чувствует, как и зачем я его трогаю. Чтобы я физически эту точку приложения ощущал.

Сынхену хорошо об этом говорить; одно из самых ярких и чудесных открытий, оно по-прежнему его греет.

– Он пытался сопротивляться, но ведь я же знаю правду? И на самом деле мне можно любить его, потому что ему это надо. Ну так, по-честному, что бы он ни думал, и когда я это понял, все вдруг встало на свои места. И действительно стало легче.

***

Сынхен пишет, что соскучился. Неожиданно это работает, с восторгом Сынхен убеждается, что понял все правильно, про себя и про Джиена.

В кровати Джиен смотрит ему в глаза, Сынхен разглядывает его всего. Плечи, грудь, разведенные ноги, сильные, но все равно слегка округлые бедра с крупными, фигурно-выпечатанными буквами татуировок, крестики возле пупка. У Сынхена неестественно резко кружится голова, он наклоняется поцеловать и не выдерживает, прячет лицо Джиену в живот, притискивает к себе. Джиен гнется, кровь стучит в ушах, и Сынхен больше не может спрятать ни слова.

– Я люблю тебя, так люблю тебя, как мне сказать, как я люблю тебя, – без памяти шепчет Сынхен, проваливаясь в Джиена без остатка.

Взяв его, Сынхен двигается, носом трогая Джиена за ухом, зарываясь в шею, купается в запахе.

– Я хочу, чтобы ты слышал, чтобы ты знал, оно не помещается внутри, – окончательно отпускает себя Сынхен, когда они останавливаются, но еще не могут разъединиться. – Это физически, что-то в груди; будто бумага сминается, все время, постоянно, как будто тянет. Как будто только ты и все...

Оставшись один, Сынхен курит сигарету за сигаретой, усевшись на подоконник. Река вдалеке блестит, готовится к весне, Сынхен думает, что его обновили тоже. С ног до головы, сделали переливание крови, он слушает эту набело высвеченную новизну в самом себе и решает, что самое плохое позади.

Так и оказывается. Они начинают писать альбом, Джиен вдруг с энтузиазмом воспринимает идею про неудачника, может быть, ему тоже есть что рассказать на этот счет. Группами по трое или четверо они зависают в студии почти несколько суток напролет. Нет привычного смеха или общих шуток, их почему-то не возникает в этот раз, как всегда бывало раньше. Друг другу они немножко чужие, разнесенные по разным берегам долгим отсутствием совместного творчества, но Сынхену все равно с ними хорошо.

В конечном счете песня выходит здоровская, как-то по-сильному честная. Сынхен забирает ее домой и, валяясь в кровати, слушает на репите. Да, наверно, Джиену и правда нашлось, что добавить.

***

Просыпаются у Джиена.

Сынхену страшно открыть глаза – он почти уверен, что рядом Джиен, это его запах, его тепло, но все же. Сынхен протягивает руку, чтобы проверить, и успокаивается. Быстрый, обморочный страх смывается нахлынувшей утренней негой; он обнимает и сонно улыбается.

– Я люблю тебя, – от одного удовольствия выговаривает Сынхен Джиену в ухо, щупает его под одеялом. Джиен характерно вздрагивает вслед за ладонью, Сынхен хмыкает себе под нос. Он раскрывает одеяло, смотрит долго, убеждаясь, что у Джиена стоит давно, крепко, красиво, и сползает ниже.

Это минет от любви – Сынхен сладко качает, укладывает ноги Джиена себе на плечи, сосет в ритм с "любимый, любимый, любимый". Джиен запускает руки ему в волосы, приподнимается, весь выгибаясь, стонет, Сынхен почти что в самом центре себя чувствует, как безумно Джиену хорошо.

– Сынхенни, Сынхенни, – твердит тот, а потом все же не сдерживается, хоть и зарекался, наверное, – любимый...

После Джиен гладит его, убирает с лица непослушные прядки.

– Какой ты красивый, – шепчет Джиен, словно прозрел только что. В широко раскрытых влажных глазах Сынхен различает шок от надолго случившейся слепоты, сожаление, острую боль. Джиен словно перестает быть слепым, вдруг снова научившись видеть все, слезы сами собой льются у него из глаз. Сынхен качает головой.

– Я всегда буду любить тебя, – мягко говорит он Джиену в эти самые заплаканные глаза, трогает мокрые ресницы губами.

– Ты у меня в сердце, под кожей, даже если тебе покажется, что это не так, я всегда буду любить тебя. – Сынхен отстраняется, смотрит внимательно. – Даже если мне покажется, что это не так, это будет неправдой, слышишь?

Сынхен думает о том, что будет дальше, о том, что им еще предстоит пережить в следующие двадцать семь лет, о том, что бывает что угодно, и гарантий нет ни от чего. Ему плохо об этом думать, но он думает все равно.

– Даже там, потом... если... – нельзя выговорить или предположить, что может случиться, но Сынхен не считает, что важно знать конкретно. – Я все равно буду любить тебя, это на всю жизнь. Навсегда, мне кажется, я дышу вместе с этим, живу вместе с этим, я так люблю тебя...

Джиен слушает его, не дыша, он не верит, и в то же время, Сынхен знает точно, что все его слова попадают куда надо. Что Джиен его слышит, близко и честно, так, как не слышал, может быть, никогда. Но Сынхен еще не закончил.

– Даже если ты забудешь все, если ты сотрешь все, или убьешь все, я все равно... все равно, понимаешь? Я не смогу не любить тебя. И мне очень важно, чтобы ты это знал. Чувствовал. Хорошо?..

– Я... попытаюсь, – шепчет Джиен и, сразу же, после серии коротких, несчастных кивков, – поцелуй меня?

Сынхен целует, и вкус их поцелуя – это вкус нежности и слез.

Когда они выходят на кухню, Дами читает. На столе стоит дымящийся кофе, чуть подальше отставлены две пустые кружки специально для них. Дами поднимает голову, хмурится.

– Ты плакал, что ли? – спрашивает она у Джиена, и тот машет рукой.

– Это все он, – пытается выговорить он, оглядываясь на Сынхена, и Сынхен привлекает его к себе. Разворачивает, обнимает, находит губами ухо.

– Я люблю тебя, – глухо сообщает он Джиену. Глаза у того опять мгновенно влажнеют, несмотря на все попытки сдержаться.

– Ой, эти ваши телячьи нежности, – закрывается от них Дами газетой. Сынхен мягко и довольно фыркает.

***

– Это как будто целое безбрежное море любви, – Сынхен задумывается, окунаясь в то сияющее ощущение. – Мне правда было без разницы, что Джиен об этом думал.

Кохей смотрит на него с нежной полуулыбкой. Сынхен улыбается ему в ответ и укладывается рядом, подкладывая руку под голову.

– Мне хотелось любить его, без условий. Когда у тебя так много чего-то отдать, что важен сам факт – отдавать. Я хотел дать Джиену понять, что оно для него просто есть, потому что есть, и ничего на это не влияет. Даже то, как сам Джиен к этому относится...

Сынхен додумывает мысль и вздыхает.

– Мне кажется, подобная уверенность и стабильность должны были быть для Джиена полезны.

***

Они записывают еще что-то и еще что-то, но больше достойного не получается ничего. Пока не случается прорыв, Джиен сердится, поджимая губы, когда перебирает бумаги или роется в компьютере, потом раздраженно откидывает от себя ручку, которую вертел. Он поднимает сумрачные глаза, оглядывает всех четверых, чешет макушку. Потом встает и выходит, в опустевшей студии переглядываются.

Сынхен среди них самый безмятежный, с Джиеном его связывает особенное. Всепроникающее чувство с ним постоянно, он может даже не просыпаться ночами, но, ощущая шевеление рядом с собой, подтягивать Джиена к себе и шептать про любовь. Он считает, что Джиену это нужно и важно, и любовь и слова про нее изливаются из Сынхена наружу при каждом движении.

Джиен смотрит на него в ответ с почти равнозначным чувством.

Как и обычно, Сынхен пропускает момент, когда Джиен начинает от него отдаляться.

***

– И что, это вот так и закончилось?

– Ну, пока да, – пожимает Сынхен плечами.

– Я нахрен не понимаю, как это возможно.

Кохей ерошит волосы, вскакивает, чтобы отойти к окну.

– Вы два чертовых придурка, как можно так друг друга любить и так этим разбрасываться? – сердито выговаривает Кохей занавеске. – Неужели ты считаешь, что такие вещи валяются на каждом перекрестке или случаются с кем ни попадя?..

Сынхен встает.

– Хен, – перебивает он Кохея, необычное между ними корейское слово красивым диссонансом разбавляет атмосферу. – Такого я ничего не считаю, я любил его и люблю, но я же говорил, что случится может все, что угодно? Ну вот, я считаю, оно и случилось.

Кохей оборачивается.

– А твои... мужчины? – какое-то другое слово вертелось у него на языке, понимает Сынхен, ему становится забавно.

– Они нормальные мужчины, ну может, с некоторыми особенностями. Они просто есть и все. Могут быть, в смысле, – поправляется Сынхен, видя, что Кохей напрягается. – Если мне надо, я могу снять кого угодно, и этот кто угодно побежит за мной, роняя тапочки, лишь бы я ему дал... И можно искренне считать себя хозяином положения, раз тебе дают. Но я-то знаю, как все на самом деле.

Строго и молча Кохей смотрит на него, сочные брови чуть сходятся к переносице.

– То есть теперь у меня есть хен, так? – поддразнивает Сынхен, Кохей, не выдержав, улыбается и качает головой, а потом привлекает его к себе.

– Сынхен, ты думаешь, это не ты?.. – спрашивает Кохей тихо, обнимая. Сынхен дергает плечом.

– Почему? Это тоже я. Просто... темная сторона?

Кохей близко смотрит ему в лицо. Сынхен не отводит глаза, ему хорошо. Он не знает, к чему пришел и пришел ли к чему-нибудь, но говорить обо всем об этом с Кохеем оказывается комфортно. Спокойно, и Сынхен тоже становится спокойнее, хотя он был уверен, что вряд ли вообще осилит повернуться и посмотреть на все это, не пряча глаза.

Они стоят долго, Кохей держит его бережно, а потом так же бережно целует. В первый раз.


-2-


Сынхен влюбляется в Кохея весной. Группой они все силы бросают на подготовку одного из самых масштабных камбэков в истории, Сынхен заливает в себя кофе литрами, а дома открывает ноутбук, чтобы выйти в скайп. Не всегда получается говорить долго, а пару раз Кохей сам отправляет Сынхена спать, потому что видит, что у того закрываются глаза. Сынхен уходит, и в полусне продолжает разговор, а следующим днем часто пишет Кохею в чате.

Они знакомы давно, Сынхен успел побывать у него в гостях, но этой весной все происходит совсем по-другому. Сынхен выговаривает ему свою историю, замечает, какие изменения в нем самом происходят в ритм с этими разговорами, оторопевше учится заново смотреть по сторонам. Весна протяжная, нежная, она гладит Сынхена как кошку по шелковой шерсти, и Сынхен только что не мурлычет вслед ласке.

Он влюбляется даже не в то, что происходит с ним из-за Кохея. Не столько лично в него или в его улыбку, хотя у него прекрасная улыбка, и Сынхену искренне нравится в нее влипать. Он влюбляется в то, что между ними возникает, в то, как осторожно пробивается наружу, как расцветает. Позади Кохея его японский дом в Киото, Сынхен узнает светло-бежевое панно на стене, это кажется прекрасной, точной и непревзойденно уместной деталью.

Самое главное – это ощущение близости и родства душ, которого у Сынхена не было очень давно, может быть, никогда. Сынхен как будто трогает чужую душу и дает трогать свою, вот это самое главное и чудесное.

Про это сложно говорить, это сложно вытаскивать в слова, но из-за этого Сынхен часто засыпает с улыбкой.

***

Наверно, Джиен отчасти ему завидует – Сынхен не может определить, что именно Джиен думает, но, конечно, он не рассказывает ему про Кохея.

После идиллии в начале весны, когда Сынхен, не сдерживаясь, обрушивает на него сияющую свою любовь и верит, что это сделает всем хорошо, Джиен ускользает от него постепенно. Он ездит к Сынхену, почему нет, он улыбается ему, и он скорее всего сам же по-прежнему очень Сынхена любит, но от очевидных вещей деться все еще никуда нельзя. Он ездит реже, реже и реже.

Сынхен ничего не говорит ему, до определенного момента продолжает звать к себе, когда они прощаются на выходе из офиса. Пишет Джиену смс и радуется, когда встречает по утрам на работе.

– Сделать тебе кофе? – спрашивает Сынхен мягко, и нигде у него ничего не екает, ему ровно и хорошо. У Джиена совсем чуть-чуть надколота улыбка, но Сынхен понимает, такое никогда не может быть легко. В этот раз он не скучает, не сходит с ума и не ненавидит Джиена, он любит его и будет любить всегда, это великолепно просто знать и в соответствии с этим жить.

Джиен почти понимает – почти, – он вроде бы ждет скандалов, а вроде бы порой совсем про Сынхена забывает, превращаясь в лидера их общей группы или парня девушки, которой надо писать каждые несколько часов. Натыкаясь на него взглядом, Сынхен чувствует обычное безусловное тепло.

***

Они улетают для съемки клипа, готовящийся промоушен сжимает всех в тиски. В них Сынхен чувствует себя почти вольготно, ему нравится то, что он делает. Ему нравится ощущение, что они могут экспериментировать, выбирать для экспериментов любое направление, достигать целей, добиваться успеха. Это круто, качественно, как никогда, это почти самый высокий уровень, который Сынхен способен представить.

Сынхен отдает себя работе на сто девятнадцать процентов и больше не думает ни о чем.

– Ты хорошо спишь? – спрашивает Кохей по телефону, когда им выпадает созвониться с противоположных уголоков земного шара. Сынхен медлит с ответом, вместо этого сам задавая вопрос:

– Сколько у тебя времени?.. – Кохей отвечает, а Сынхен, оборачиваясь в поисках урны у подъезда арендованного кинотеатра, пыхает сигаретой в последней затяжке и вглядывается в выплавляющуюся над городским горизонтом полоску рассвета.

***

Иногда Сынхену кажется, что если бы они с Джиеном совершенно точно не расстались, он бы мог считать, что они не собирались и не соберутся. Джиен оглядывается на него с дальнего конца фотостудии, Сынхен будто бы проваливается в прошлое, в совсем другие времена. Глупо Джиена спрашивать, к чему это он, просто, думает Сынхен, может быть, он тоже пришел к миру в душе на тему их любви.

Она есть и никуда ее деть нельзя, соглашается Сынхен сам с собой, и из влюбленного взгляда Джиена он собирает ее горстями. Это удивительно; ни один из них не страдает, это тоже удивительно само по себе.

продолжение в комментариях

мне кажется, это прекрасно, что в мире есть кто-то, кто так на кого-то смотрит! *разбрасывает сердечки *





з.ы. сорре, не могу под кат. просто не могу))

не могу встать в выходной пораньше, ну вот не могу и все) сегодня мои аптеки, надо хоть правда что ли пустырника купить, невозможно же ведь вообще ни фига) одна надежда, короче, на Галю как есть и остается.
неправдоподобно забыла, какие таблетки о аллергии мне выписывала ...Светлана как ее там, это тоже не помню. крем помню, а таблетки не помню - маленькие оранжевые предатели не дремлют, таблетки реально бы нужны. одна надежда, что в аптеке над полочкой меня осенит))

а вообще я хотела сказать, что из всех праздников Новый Год для меня все же самый зачетный. не в том смысле, что у меня все время получается его как-то зачетно отмечать, да нет, не получается, тут просто фишка в значении. все же жизнь отсчитывается в моем случае не возрастом, а вот годами, в такой-то было вот это, в такой-то - вот это, и Новый Год - это как переход, такая неиллюзорная черта, к которой подводишь итоги и понимаешь, какие у тебя планы дальше. в этот Новый Год почему-то всего этого накопилось ужасть сколько - это понятно, но так прям... сильно, короче)

а так, что еще? макси пишется, джитопы исправно страдают, где-то туманно брезжит финальная часть части (!) эпопеи, и я уже философски отношусь к тому, что народ поуходит в армию, а я все еще буду писать) ну, хоть поржем. как и обычно)))

— Только умоляю: ни одного слова…
«О-о, как я забыла… за передними зубами металлическая скобка, зубы-то выбиты… нет, не забыла, язык сюда, под скобку…»
Бедный мой любимый дом, брошенный, отданный в чужие руки… крыльцо… и ступени, и двери… Стены твои, твой очаг… Что ты наделала… что ты наделал… Вместо теперешних трех мог быть один, совсем другой. Или не один… что мы наделали…
Это не какие-то две глупые клетки рвутся навстречу друг другу для бездумного продолжения рода, это каждая клетка, каждый волосок, все существо жаждет войти друг в друга и замереть, соединившись. Это единая плоть вопит о себе, горько плачет…
читать дальшеГорько и бессловесно плакала плоть до утра. Потом опомнилась. У них еще был целый день до вечера. Они поели и легли под мятую простыню. Таня провела пальцем от макушки до подбородка.
Андрей очень явственно видел, как это происходит: все возвращаются из бухты, собирают вещи, едут в Москву. Он отвозит своих домой, а сам съезжает на дачу с Танькой и ее мальчишками… Зимой холодно. Машина увязает в сугробах. Деревянной лопатой прочищает дорожку к воротам… Отвозит мальчиков в школу… Ольга с дочкой…совершенно непонятно, как… Тащит Верку в детский сад…
…Витька, конечно, съедет. И даже рад будет. Уйдет к какой-нибудь Регине. Трудно представить себе Андрея в нашем доме… Свой красный махровый халат он, наверное, уже износил… По утрам кофе не пьет, чай… Кристаллы, да еще и кристаллы… Вот это, может, самое главное, с ними-то как быть…
И Танька этого хочет больше всего на свете, он это точно знал. Потому и молчал. И она молчала. И опять не выдержала она:
— Ну что?
Это можно было понять как угодно, например, пора сматываться…
Плоть уже закончила свои последние стоны. Какая у Ольги дивная фигура, грудь, талия, ноги… Нет, это не работает… Провел пальцем по Таниному лицу:
— Амур пердю, вставай…
Она легко вскочила, засмеялась, закрутила головой. Прежние короткие волосы шли ей больше.
— Нет, не обманешь. Не пердю.
— А хули толку, Таня?

а че, про контракты это вот хорошая новость)
особенно для тех кто все делает очень долго