так, сорян, тут сейчас будет небольшой апдейт с фиками, сто лет назад выложеными на ФБ и которые я как обычно долго тупила чтобы перенести к себе.Авторы:
Criminelle,
Umka_gruЖанр: джен, гет, слеш, романс
Рейтинг: G, PG-13
Примечание: fandom GD&TOP 2016
читать дальше
Название: Heaven
Размер: драббл, 888 слов
Жара не желала спадать.
Джиен ждал вечер изо всех сил, призывая грозу, на которую смутно ссылался один из семи подсмотренных прогнозов, или хотя бы дождь, обещанный в пропорции три к четырем. Не было ни дождя – темные тучки обошли район дальней стороной, ни тем более грозы, ни даже малейшего ветерка. В своей комнате Джиен сворачивался и разворачивался в обе стороны загогулинками, отдирая от мокрого живота прилипающую футболку, отчаивался и включал кондиционер, через полчаса давясь искусственно-подслащенным воздухом; все начиналось сначала.
Когда окончательно стало ясно, что вечер не оправдал ожиданий и даже не захотел попытаться, Джиен сдался и пополз на кухню. Одногруппники были дома не все – Сынри не ночевал, так что Джиен сделал мысленную зарубку узнать, где засранец пропал, и продумать зачин, кульминацию и финал особенно одиозной морали. Енбэ не показывался с утра, но Джиен слышал, как он распевался в ванной – тихо, исключительно для галочки и чтобы совсем уж не растерять форму. Дэсон пропадал на съемках, Джиен подумал, что можно было бы смс-нуть, чтобы узнать, на каких, но было лень. Точно был дома старший Сынхен, он возился у себя, что-то записывал, что-то ронял, смотрел кино на полную громкость и рубился в танчики, а еще несколько раз бродил на кухню, чтобы залезть в холодильник. Раз пять, не меньше, прикинул Джиен, покачал головой и полез в холодильник сам, надеясь, что после нашествий хена там хоть что-то осталось.
Дельная мысль настигла его аккурат в холодильнике – Джиен открыл дверцу, вдумчиво уставился внутрь на батарею цветастых баночек и завис, взбодренный идущей от них прохладой. Идол из предыдущего поколения, не то чтобы на волне, но удачно отхвативший приличный рекламный контракт, старательно улыбался ему с апельсиновой газировки, салютуя точно такой же оранжевой баночкой. Какая-то неявная, но цепкая мысль про старательность и зажигательные улыбки заворочалась в перегретой Джиеновой голове.
Он достал баночку, уселся за стол, очарованный. Баночка была контрастно холодная и влажная, Джиену захотелось ее обнять, но это явно было не совсем то, что ему требовалось. Поэтому для полноты эффекта баночку он поставил на стол, обернулся в поисках чего-нибудь более подходящего – по пути пришлось закрыть холодильник, потому что сперва он про это забыл, – и в итоге он остановился на колотушке для отбивания мяса. Она висела на видном месте, тяжелая широкая головка солидно блестела металлическим значимым блеском. Джиен примерился, приятно удивленный центровкой, для уверенности покачал, убедился, что это самое то, и начал.
Дело было даже не в старательности и улыбках. Баночка сама по себе ассоциировалась с праздником и морем, с пляжной жарой, которую можно сменить на соленую, классно пахнущую морскую прохладу, и потом снова на горячо облипающее солнце; добавить сладкий коктейль, и еще держать кого-нибудь за руку, в воде и на пластмассовых лежаках тоже. Небо, солнце, лазурная вода, влюбленность, что-то очень красивое, правильное и захватывающее. Почти такое, как у него сейчас, только концентрированнее, ярче, и, конечно, без такой жаркой духоты и закупоривающегося в комнате хена, которого оттуда невозможно достать. Джиен тоскливо вздохнул себе под нос, потом встряхнулся.
Процесс пошел, Джиен сложил строфу, вступил с удачной аллитерацией, сразу же после выудил потрясающую рифму и приободрился. Забылась жара, Джиен сгонял в комнату за блокнотом, обнаружил, что забыл ручку, и сгонял еще раз, а вскоре куплет был накидан начерно.
– Йоу, нигга, – от полноты чувств объяснился Джиен идолу на баночке, тот блеснул в ответ хитрым глазом. Джиен разошелся окончательно, читал уже в полный голос, хорошо слыша на фоне подходящий бит – готовый практически целиком, вылеживающийся чуть ли не пару недель на студийном компе, для верности гоняемый Джиеном в плеере дома, по дороге в офис, у родителей. Где-то сердито хлопнула дверь, но Джиену было неважно, вместо кухни и баночки он видел сначала студию, затем общее собрание, где он подробно объясняет концепт и попозже объясняет его отдельно для особенно тугих; видел себя на съемках клипа и, конечно, на сцене. На сцене было самое прекрасное – там тоже жарко, там тоже это совершенно неважно, там его аудитория внимает ему также восторженно, поблескивая желтыми огоньками лайтстиков.
Джиен уплывал в неведомые дали, куплет отскакивал от зубов, раз от раза видоизменяясь сам по себе – нужные сочленения вставали на место, связка в середине крякнула и милостиво провернулась, приняв идеальный вид; Джиен сначала даже не понял, что именно его сбило. Он нахмурился, обернулся, с удивлением регистрируя позади себя растекшегося по косяку Сынхена. Тот оценил его замешательство.
– Гхм, – сказал Сынхен.
– Привет, – сказал Сынхен, и растерянный Джиен искренне не сообразил, что на это ему можно ответить. Он настороженно кивнул, по-прежнему забывая отмереть, и только секунды через полторы сообразил, что, наверно, смотрится очень глупо посреди кухни, с оранжевой баночкой лимонада на столе и колотушкой, прижатой к раскрытым губам.
– Ты знаешь, – сказал Сынхен сомневающимся тоном, – наверное, это почти похоже на микрофон. Но, ты знаешь, только почти...
Джиен недоверчиво оглядел колотушку, затем Сынхена. Металлическая и тяжелая, колотушка по-прежнему оставалась колотушкой, но краска все равно бросилась Джиену в лицо.
– Не-не-не, – испугался Сынхен, разглядев реакцию. – Я ничего такого не имею в виду. Но...
Сынхен опустил глаза, потом поднял их снова. Застенчивая улыбка осветила лицо, еле заметные лучики морщинок разбежались от уголков глаз к вискам, обозначились ямочки на щеках.
– Ты так красиво читаешь...
Потом, конечно, Джиен все ему подробно рассказал. Конечно, Сынхен придумал в песню свой собственный куплет, и вообще все вышло очень классно и почти как надо. Но это все было потом, чуть-чуть, но попозже, а пока Джиен стоял в центре кухни, с колотушкой в опущенной руке и оранжевой запотевшей баночкой на столе за спиной, и ему больше не хотелось пляжа, моря и солнца, чтобы стать как-то по-особенному или по-другому счастливым.
Название: Let Me Hear Your Voice
Размер: драббл, 974 слова
Вообще-то, у Сынхена проблема.
Песня называется «Let Me Hear Your Voice», и Сынхен подозревает, что это некоторая особенная форма сарказма, направленная лично против него. Потому что Сынхен-то слышит прекрасно, он бы сказал – даже слишком хорошо, и это и есть проблема.
Сынхену кажется, что у него отросло специальное ухо. У некоторых бывает третий глаз, а у Сынхена – третье ухо, почему бы и нет. Большое, солидное, объемное, как лопух или локатор. Можно использовать как опахало, если вас не смутит, что оно невидимо. Сынхена смущает, ему кажется, что это проблема, и ему кажется, что с ней надо обязательно что-то делать.
Учитывая, что Енбэ вторую неделю глядит с подозрением. Нос у него напряжен, на лбу задумчивая морщинка, а губы сложены строго и вопросительно. Не то чтобы Енбэ всегда есть до него дело, но у Енбэ тоже все хорошо с ушами (и с глазами, кстати), поэтому он понимает.
– Доброе утро, Сынхен, – здоровается с ним Енбэ за завтраком, один за всех. Сынхен смуро кивает, садится и опускает голову, кляня высовывающееся ухо, которое так-то незаметно никому, но про которое прекрасно знает Сынхен. Ему достаточно.
– Все в порядке, хен? – спрашивает у него Енбэ после завтрака, беря за локоть. Сынхен снова не поднимает головы, но у него несчастно вытягивается лицо. А ухо да, ухо отведено в сторону и настроено, как заправский улавливатель, и Енбэ полуоборачивается – против воли. Понимает.
Кто не понимает, так это Сынри, проскакивающий мимо и хлопающий Сынхена по плечу размашистым веселым движением.
– Не куксись, хен, – кричит Сынри на ходу. Сынхен сердится, пожевывает щеку с внутренней стороны. Макне хороший, обычно он помогает, но, наверно, теперь он играет за другую команду. Это обидно.
Кому искренне все равно, так это Дэсону.
– Ах, хен, – говорит он, когда Сынхен приходит в гости, чтобы повздыхать. Сынхен сдвигает брови, ждет, пока Дэсон разулыбается; признает, что разговор бесполезен. Дэсон исправно щурит на него щелочки глаз, Сынхен щелкает его по носу и уходит, чтобы дострадать в одиночку.
Проблема становится очевиднее, когда им показывают смонтированный клип. На четвертом прогоне ноутбук зависает, и замерший кадр оказывается красноречивее некуда. У Сынхена твердое впечатление, что ухо отпечатано на экране, и убежать от фактов просто нельзя.
– Ты почему все время пялишься? – обвинительно огрызается Джиен в Сынхеновом воображении.
– Я не пялюсь, – мысленно отбрыкивается Сынхен, не соврав формально и соврав по сути. Ухо-то не предъявишь, Джиен не может спросить – что это за мутация, а Енбэ ему не расскажет. И нет, никто не огрызается, когда ноутбук отвисает, но Сынхену кажется, что Джиен смотрит перед собой с подозрением, и ухо Сынхена считывает, что это про них.
Сынхен мучается весь вечер.
Все просто, когда ты не любишь. Пока-пока, можно сказать своей бывшей пассии. Отличный выбор, можно подумать, посмотрев фотки ее нового парня. Можно пожать плечами, мол, бывает, да еще и не так. И тогда-то уж точно нет проблем с ушами, маячащими в случайных кадрах, и нет проблем с обидой, и вообще нет проблем. Не-ту. Но этот вариант не имеет к Сынхену ни малейшего отношения.
Сынхен думает долго. Сынхен успевает прожить десять следующих лет. Представляет, как через пять лет разойдется их группа. Через шесть – Джиен женится и уйдет в армию. Через восемь у него родится ребенок, и он походя скажет об этом, когда Сынхен вдруг решится спросить. Придуманное кажется Сынхену бредом, но фигуральное ухо скукоживается, и Сынхену становится страшно и больно. Кто знает, нашептывают в ухо со всех сторон.
Сынхен думает так, что скрипит за ушами. За всеми.
А между тем, Енбэ третьего дня нудел, что они с Джиеном придурки оба. Не исключено, имея в виду какие-нибудь парные мутации. Например, что у Джиена есть собственное третье ухо, а, может быть, все-таки классический третий глаз. Сынхен заинтересовывается.
Вообще-то Джиен слишком хорош. Он красивый и умный, думает Сынхен, и после тридцатой пары избитых синонимов думает, что он (красивый и умный) просто ох-ре-ни-тель-ный и все. Категорически невозможно, чтобы мутации могли касаться Джиена, но если об этом не думать, то Сынхену остаются гипотетические чужие дети через десять лет. Его передергивает.
Нет-нет, думает Сынхен. Такого не может быть.
Поэтому он встает и идет к Джиену. Чтобы проверить. Убедиться самому.
– Давай посмотрим наш новый клип?.. – просит Сынхен с порога. Джиен удивляется.
Они сидят в молчании те же четыре прогона. Ухо, стучит в голове у Сынхена. Джиен, стучит в голове у Сынхена, и поэтому он просит поставить ему клип еще один, пятый раз. Он отмахивается от предательского уха, лезущего в глаза, и смотрит исключительно на Джиена. Он не собирается признавать, что Енбэ хотя бы теоретически мог быть прав, но допускает эту возможность все равно.
Потому что в клипе Джиен пялится (хоть и скажет, что нет). Сейчас-то он сидит на другой стороне дивана, как проглотивший палку, сложивший руки на коленях, серьезно смотрит перед собой. Сынхен, затаив дыхание, косит в его сторону, а потом косит в ноутбук. Джиен на экране выглядит так, как будто у него кто-то болеет. Джиен страдает, поет, мучительно морщит лоб. У Джиена сосредоточенный мрачный взгляд, и во время съемок Сынхен ни разу не ловил его на себе.
И тем не менее. Сынхен садится к Джиену лицом; засекает, как у Джиена подрагивают пальцы. Сынхен зависает, ухо напрягается изо всех сил. Сынхен моргает и думает вдруг - вау. Это же прекрасно, думает Сынхен. Проще выражаясь, это ох-ре-ни-тель-но. И абсолютно невероятно. Сердце запрыгивает Сынхену в горло.
– Джиен, давай мы помиримся, – прямо сквозь сердце, как через вату, объявляет Сынхен. – Черт с ним, с ухом. Я не могу допустить, чтобы через десять лет ты предлагал мне завести детей тоже.
Джиен смотрит непонимающе. На его вкус Сынхен говорит бред. Сынхен согласен, но рассказывать слишком долго.
– Джиен, я люблю тебя. Так что давай помиримся, – объясняет Сынхен попроще; они молчат. Джиен хмурится, вполоборота разглядывая приоткрытый ворот толстовки Сынхена. Джиен разворачивается к нему, пальцы перестают дрожать. Джиен смотрит Сынхену в лицо.
Они улыбаются одновременно, а еще Джиен поднимает руку. Он оглаживает Сынхена по виску, а потом по волосам – довольное ухо нежится, поставляясь под ласку.
Конечно, все бывает не так и не только так. Но и так тоже бывает, и Сынхен рад, что так получается с ним.
Название: Baby Goodnight
Размер: драббл, 508 слов
Намокший халат темный и очень тяжелый. Сине-серые клетчатые пижамные штаны собрались в мокрые складки и прилипли к лодыжкам. Сынхен стоит босиком на нагревшемся полу душевой кабины. Енхи старательно не думает о том, что он сейчас вымокший насквозь, абсолютно: от пепельных волос, уложенных водой плотной волной к вискам, до белья, если таковое на нем имеется.
– Солнце, я собираюсь тебя вымыть, – предупреждает Сынхен и смотрит тягучим взглядом с многообещающей полуулыбкой.
Он давно понял, что его солнцу надо все сообщать обстоятельно и прямолинейно. Они очень похожи. Намеки и окольные разговоры, переглядки, скрытые смыслы – это все не для них. В лоб – гораздо проще. И честнее.
Енхи немного подрагивает, обнимая себя обеими руками.
– Сделать погорячее? – предлагает Сынхен и тянется к панели у девушки за спиной. Самому ему даже немного жарко.
Его слишком много в узком пространстве кабины, и тяжелые набрякшие полы халата задевают голые ноги Енхи, когда он двигается. Сынхен наливает себе на ладонь гель для душа – прозрачная густая жидкость душисто и чуть сладко пахнет травами – разделяет на обе руки и ласково оглаживает напряженные плечи своего солнца.
– Ты не хочешь раздеться? – негромко, без тени кокетства спрашивает Енхи, пропуская руки под тяжелый халат, набравший горячей воды. Сынхен легко подается в объятия и улыбается, чувствуя через ткань темной футболки напряженные соски, прижатые к его собственной груди. Он проводит ладонями по узкой спине, намыливая и ее, скользит, чуть сжимает ягодицы, широким мазком возвращается к плечам.
Енхи нежно целует его шею, ей приятно от прикосновений и хочется вернуть ему удовольствие. Сынхен чуть отстраняется, коротко влажно целует губы и присаживается перед ней. Прилипшая ткань пижамных штанов натягивается, тяжелый халат хлопает по полу кабины.
Теперь Сынхён оглаживает ноги и слегка хмурится, заметив горчично-желтое пятно на коже чуть выше колена.
– Солнце, может, сменишь инструктора? Этот совсем за тобой не смотрит. Ты все время в синяках.
Вообще-то, Сынхен запретил бы ей это скалолазание вовсе. У него сердце заходится каждый раз, когда он вспоминает эту высоту и думает, что может случиться, если вдруг страховка подведет.
– Это не инструктор виноват, – улыбается Енхи, расправляя пальцами его мокрые-мокрые волосы. – Это у меня координация дошколенка.
Сынхен улыбается ей снизу вверх, гладит тонкую лодыжку, нежную кожу под коленом. Мыло на ладонях закончилось, нужно подняться и налить еще. Но прежде он наклоняется, легонько касается губами неровного края гематомы, распрямляется и целует живот возле выступающей косточки бедра. Поднимается – Енхи все-таки скидывает с его плеч прилипающий тяжеленный халат – разворачивает свое солнце спиной к себе.
Енхи кладет голову ему на плечо, прижимается лопатками к груди.
Ладони скользят по мылу, Сынхен ловит между пальцев её упругие напряженные соски и вздыхает от удовольствия, когда Енхи заводит руку за спину и осторожно сжимает его через мокрую теплую ткань пижамных штанов. Жидкая пена из мелких пузырьков легко смывается, стекает мимо ног.
Джиен просыпается в кресле посреди ночи. У него устала шея. За окном раскатисто грохочет гром, монотонно шумит ливень. Без одеяла прохладно, шершавая кофта почему-то не греет. И есть хочется. От всего этого Джиен слегка раздражен. Поэтому, когда из комнаты Сынхена раздаются вздохи наслаждения – их ни с чем не спутать, они хорошо различимы в ночной тишине – Джиен морщится и идет на кухню, помыть себе черешни.
Название: Crayon
Размер: драббл, 666 слов
– Че такой серьезный? – спрашивает Джиен, глаза у него без выражения, черные и красивые, и Сынхен не находится с ответом. Может быть, сообрази он быстрее, что сказать, состоялось бы какое-то подобие диалога, но момент упущен, и Джиен опять неостановимо соскальзывает в свое сумасшествие.
Там его друзья и девочки в коротких шортиках сочных расцветок, и музыка долбит веселой бодростью по затылку, и там Джиен круче всех, ярче всех, безумнее всех, но чего-то не хватает так остро, и тоска гнездится в темных глазах, и неистовее прыгается, и громче смех.
Когда-то же было так просто, так просто… У Джиена до тошноты кружится голова, но остановиться невозможно, и мир вокруг пульсирует и скачет, вспышки голубых огней и карусели, бешеные карусели из тел и звуков. Когда было просто? Он так же прыгал и пружинил рядом с людьми; и яркие алые, розовые, черные, желтые, белые пятна одежды и украшений переливались и радовали глаз, но все это было проще. Чище. И не рвало так крышу…
Эй, отбрось предрассудки!
Нет, предрассудков уже не было.
Калейдоскоп вокруг, и Джиен идет внутри него, и по обе руки рассыпаются Вселенные, чтобы пересобраться тут же в новые, и пока очередной мир-на-миг складывается со стеклянным хрустом в холодном голубом сиянии, кто-то заглядывает в калейдоскоп, чтобы увидеть там симметричный хаос сотворения и Джиена.
…И ничерта же не было проще, просто тогда он многого не понимал, и мог так громко и ясно заявлять на весь мир всем собой, своим лицом и телом, своим голосом и дыханием, что он любит и хочет… Сынхена.
Мир снова рушится вокруг, и в длинное мгновенье междумирья под светом осыпающихся звезд становится понятно, что Сынхен – вот он. В шаге.
– Ну и что ты такой серьезный?.. – спрашивает Джиен Сынхена, спрашивает не про то, провально невпопад. – Эй, отбрось предрассудки! Хочешь, я буду твоей чудо-женщиной?
В ушах у Джиена бьется музыка, а Сынхен ее как будто не слышит, и в досложившейся Вселенной калейдоскопа Джиен и впрямь становится девушкой: длинные волосы, гладкие ноги, круглая попа, – этот мир постарался, он любит Сынхена.
Но у Сынхена в глазах почему-то паника. Он наконец-то шагает навстречу, хотя и не смеется солидарно, когда Джиен восклицает, оглядывая себя:
– Я и так классный, с головы до ног! Так что, хочешь, я буду твоим?
– Я хочу, чтобы ты был моим собой… Джиен?.. – и Сынхен заглядывает в безумные глаза, так и не решаясь прикоснуться.
Откуда-то снова возникают люди, они вбегают и впрыгивают в реальность, как в комнату, они слышат Джиенову музыку и танцуют под нее, и толпа ярких тел оттесняет Сынхена все дальше и дальше, и у Джиена снова кружится голова, и ему все чудятся темные, полные беспокойства Сынхеновы глаза.
Джиен валится в траву, и ноги у него приятно болят от прыжков. Вдыхая разноцветную сладкую дымку, он пытается вспомнить, где он прыгал, но мысли мешаются, и мелькает мигающая кровать-пианино, накрытая нереальных размеров простыней; скачут по черной коже дивана какие-то люди во флуоресцирующих майках и шортах; прогибаются под ногами упругие сетки кроватей, на которых сминаются красные покрывала…
Где-то рядом, нежно очерченный мягкими клубами, корчится в траве кто-то еще, и Джиен решает подкатиться посмотреть, и вдруг нос к носу оказывается с Сынхеном. Тот тянется в пустоту скрюченными пальцами, пытаясь удержать что-то, что Джиену не видно, и Джиен не решается его отвлекать, потому что сам отлично знает, каково это, обнимать пустоту и не мочь с ней расстаться. Сынхена отпускает скоро, и Джиен заглядывает ему в фиолетовые бессмысленные глаза, и почему-то очень просто говорит:
– Ненавижу быть трезвым. Невозможно трезвому заснуть без тебя.
И кажется, что Сынхен сейчас поймет, поймет лучше, чем когда-либо. И он понимает.
– Ну надо же так, – улыбается он и подползает по траве к Джиену, и без словесных согласований тот укладывается к нему спиной, согнув колени. Сынхен обнимает его, прижимая к себе аккуратно и удобно, Джиен чувствует виском выпуклости на земле и жесткие травинки, а еще вдруг понимает, как же нереально, просто невозможно он устал. Сынхен дышит ему в затылок, и от этого теплого ощущения по телу расползается приятная истома, и Джиен еще успевает пожаловаться:
– Столько всего нужно сделать, а нихрена не хочется… без тебя.
А потом, наконец, проваливается в долгий спокойный сон.