Мы свернули с основной трассы направо, ровная асфальтированная дорога сменилась петляющей проселочной – по обеим сторонам от проезжей части к нам клонились деревья, уже почти голыми ветками порой задевая окна машины.

Том сосредоточенно смотрел вперед, говорить не хотелось – я прислонился затылком к подголовнику, прикрывая глаза. Сегодня был муторный, неприятный день. Йост выговаривал нам за недостаточное рвение, лень, нежелание работать и постоянные отговорки, над разнообразием которых мы задумывались все меньше, мы слушали его в пол-уха, мечтая уже быстрее оказаться вдвоем, за городом, и чтобы точно знать, что совсем скоро, вот уже почти через несколько часов, будет дом и мама, уютная кухня, мягкий свет и занавешенные шторами окна. Чтобы вывалиться ненадолго из привычного изнуряющего ритма, в котором не успеваешь ничего, кроме того, чтобы что-то делать – ни воспринимать прошедший день, ни рассуждать о случавшихся с нами событиях или людях, ни оценивать происходящее даже в самих себе, на самом простом уровне ощущений. И только редкие поездки к родителям могли дать нам хоть какую-то иллюзию невключенности в привычную гонку, ритма которой, находясь в самой ее середине, не замечаешь.

По пути домой можно было просто ехать, следить за тем, как тихонько вечереет, и отдыхать. Дорога – это всегда немножко «между», место, где можно позволить себе жить этим подвешенным состоянием, как будто ничего больше и не будет. И не было.

Я улыбнулся сам себе, скосил глаза на Тома – тот лениво поворачивал руль вслед за дорогой, и еле заметная складочка между бровями совсем-совсем разгладилась, и лицо у него было почти такое, как когда он засыпает. Расслабленное.

Мы решили заехать в одно местечко, где любили гулять раньше, в детстве – правда, для этого пришлось сделать значительный крюк. В детстве-то мы ходили туда пешком, иногда на целый день, по полям, но хоженой дороги от дома туда как не было раньше, так нет и сейчас. Можно было бы, конечно, сходить завтра, к примеру, но как только я озвучил мысль, что вообще-то бы хотелось там погулять, мы единогласно решили, что именно сегодня. Просто надо, потому что надо.

Торопиться было незачем, наше дерево ждало нас всегда – старое, высокое дерево, в детстве, конечно, мы ползали до самого верха, а когда были там последний раз, я был только-только после болезни, далеко не полезли, так, посидели на нижних ветках.

Дерево умирало, медленно, мы почти не замечали, как. Иногда порой казалось, что год назад вот на этой ветке еще были зеленые, живые листья, а теперь – посмотри, мох? Дерево становилось меньше, усыхало, но может, это мы просто становились больше. Бывают места или вещи, или люди, увидев которые после долгого перерыва, особенно если до этого видел их в детстве, не узнаешь их даже, настолько они не вяжутся с тем, что ты о них помнишь – большие, высокие, как? - я путаю, дома стояли намного дальше друг от друга, намного выше были… Но дерево было каждое лето, каждую осень, и оно становилось меньше потихоньку, незаметно. Иногда за это мне хотелось сказать ему спасибо.

Том протянул мне сигаретную пачку, я ткнул пальцем в прикуриватель, вытащил две сигареты, начиная вертеть их в руках, пока ждал щелчка. Кружок вокруг прикуривателя налился зеленоватым свечением, как происходило всегда, когда он нагревался, и от этой обыденности момента, которая вдруг бросилась в глаза, мне захотелось погладить Тома по бедру, или ткнуться головой в его плечо, или просто долго смотреть на него, гладить взглядом. Подобные мелочи порой как будто привязывали меня к реальности, давали ощутить настоящесть происходящего, и свою собственную к нему причастность. Такими моментами хотелось делиться, хотя я и понимал, что они возникают только лишь, когда мы – с братом – вдвоем, и вокруг нас замыкается наш собственный, личный круг, когда он как будто наполняется силой, огораживая нас от всего мира и в то же время позволяя чувствовать себя связанным с миром, «вшитым» в него.

Прикуриватель щелкнул, и Том, не глядя, протянул руку за ним, вытаскивая и передавая мне.

- Не спи, замерзнешь, - ласково усмехнулся он мне, чувствуя, что я сонно плаваю в своих мыслях, расслабляясь и позволяя себе просто наслаждаться моментом, и от теплоты этой ухмылки что-то как будто подвело внутри, я разулыбался совершенно счастливо и по-дурацки, во весь рот, до ушей.

В обращении с прикуривателем были свои секреты – важно было успеть прикурить обе сигареты, пока он не погас, и на мою всегда доставался уже почти остывший кругляшок, но, пыхая еще вязким, плотным дымом, я добивал вторую, успевая перед этим передать Тому уже готовую. Он в это время обычно опускал стекло и со своей стороны, и с моей; с моей – меньше.

Дым утекал в приоткрытые окна, вереница крутых поворотов и чередующихся подъемов со спусками на дороге убаюкивала, вводя в как-то гипнотический транс, как бывает, если внимательно смотришь, как Том перебирает гитарные струны, или как Густав сосредоточенно перематывает пластырем пальцы, один за другим, один за другим, рассчитанными движениями отрывая кусочки равной длины от катушки. Еще такое бывает, когда Йост собирает всех вместе и говорит-говорит – раз вместе, то это обычно означает, что можно не особо-то и слушать: действительно важные вещи он предпочитает высказывать наедине, или на крайний случай, разбивая нас на пары. А вместе обычно – не чепуху, конечно, но общие фразы, ровным голосом, и если мы, к примеру, не выспались, хочется прикрыть глаза и позволить ритму равномерно падающих в воздух фраз увести за собой. Иногда даже хочется покачивать в такт головой, пока Том не ущипнет меня за коленку, аккуратно, или я его – в зависимости от того, кто на этот раз первый уплывет.

- Билл, смотри, этот? – Том кивнул головой на приближающийся поворот, даже скорее развилку, мы обычно узнавали ее по виднеющимся даже отсюда мосткам, ездить по которым бывало страшновато, особенно после дождя, когда они были скользкие – ограды здесь не было, и небольшой занос грозил обернуться большими проблемами.

- Ага, вон, видишь, блестит немножко, опять мокрые, - я неодобрительно поджал губы, впрочем, для виду больше. Привыкнув ездить с братом, а главное, перестав сомневаться в способности его рук, уверенно сжимавших руль, в нужный момент реагировать четко и быстро, я доверял ему полностью, позволяя себе и спать рядом с ним, и просто не следить за дорогой, закрывая глаза. Он чувствовал, и от этого, конечно, становился еще увереннее – когда тебе доверяют действительно, настояще, ты и не позволяешь себе сомневаться в себе же. Вот я, к примеру, сам за рулем сидеть не очень люблю, я вытягиваюсь, напрягая спину, хоть и знаю, что это выглядит глупо. Дэвид подхихикивает, наблюдая за мной в роли водителя, Том пытается как-то влиять на меня, расслаблять, но от этих попыток мне только хуже становится, проще было бы, если бы никто вообще внимания не обращал. Одному, кстати, ездить гораздо приятнее.

Мы свернули, дороги здесь в ее общепринятом смысле слова особо и не было – размытая недавними дождями, она была похожа на кашу, и порой колеса проскальзывали, внося некоторый диссонанс в общую атмосферу расслабленности, создавшуюся в салоне. Я подобрался, выпрямился на сиденье, Том тоже как будто сильнее сжал пальцы на черной пластмассе руля.

Мостки сюрпризов не принесли, мы проехали спокойно, небыстро, мотор глухо вздохнул на въезде в горку, которая начиналась за ручьем. До дерева оставалось совсем немного, я оглянулся – сегодня здесь было, прямо скажем, мрачновато, безлюдность и пасмурное небо не добавляли месту очарования, а осенняя слякоть казалась слишком уместной, чтобы можно было предположить, что это место бывает и солнечным, и уютным. Я поежился.

Вскоре мы доехали до нашей поляны, на которой, собственно, и росло то самое дерево, а вокруг него еще, кружком, другие, на которые мы тоже, конечно, забирались, но уже не с таким азартом. Все-таки наше было и самое развесистое, и самое старое, и самое высокое. И с него было лучше всего видно лес, темнеющий неподалеку, – полянка была на пологом склоне холма, что позволяло смотреть на окрестности будто бы свысока.

Том остановил машину, заглушил мотор, оглянулся, чуть подняв брови, – мол, и это сюда мы сегодня так рвались? Я, не глядя, поймал его за руку, легонько сжал пальцы – здесь все наше, даже сегодня. Значит, такие сегодня мы, раз нам тут – так. Том вздохнул, ответил на мое пожатие, улыбнулся немножко растерянно и ласково.

- Ну что, пошли, что ли?

Я кивнул, хотя вылезать из машины не хотелось вовсе – здесь было хорошо, теплый кондиционированный воздух мягко касался кожи, пахло сигаретами и чуть-чуть ароматизатором, Том всегда выбирал один и тот же. Точнее, я знал, что пахло именно так, а сам запах проплывал мимо, как бывает всегда, когда уже привыкнешь к нему. Как знал и то, что на улице промозгло и зябко, и холодный воздух моментально завернет в себя целиком, заставив забыть, что бывает еще что-то, кроме острых вздрагиваний плеч под плотной кожаной курткой, под которой он тоже окажется моментально.

- Ну да, смотри, уже совсем вечер. Скоро будет темно, пойдем, пока можно полазить, не включая фар, а то потом сами же стонать будем, что искусственный свет глаза режет, - я нажал на дверную ручку, впуская в машину стылый осенний воздух.

Мы выбрались наружу, каждый со своей стороны, постояли чуть-чуть. Я поднял голову к небу. Хотелось солнца, а без него казалось, что мы здесь почему-то сегодня чужие, и наша поляна сегодня не совсем наша, как будто мы приехали без спроса и не застали ее на месте, и за это она – оттуда, откуда нас видит, - немножко злится и даже переживает, как мы тут, без нее.

Я оглянулся на брата, поежившись.

- Том, пойдем уже, а то мне ерунда какая-то в голову лезет.

Он подошел ко мне, взял за руку, притянул к себе, взъерошил волосы на затылке.

- Ерунду отставить, ты чего? – прислонившись к моей макушке губами, он осторожно подул на нее, - пойдем, правда, в общем, полазием, да домой. Мама заждалась уже, небось. А то поехали сразу, завтра можем заехать, если солнце будет. Как-то оно… тепла хочется.

- Ага, - вздохнул я, - хочется. Но нет, сейчас не поедем, - и я потянул его вперед.

Кроссовки проваливались в мягкую землю, я мимоходом прикидывал, удастся ли их по-хорошему почистить, я выбрал их совсем недавно, и еще даже не успел к ним привыкнуть. Мы синхронно перепрыгивали через лужи, держась за руки, а один раз я немного не рассчитал, забрызгав штанину брата водой. В лужах отражалось хмурое небо, и возникало ощущение, что осень не только над нами, в небе, или вокруг нас, ковром лежалых листьев под деревьями или их же тянущимися к нам тонкими голыми ветками, но и на земле тоже, в земле и в воде, из серой зеркальной глади выглядывает на нас, вопросительно.

Мы подошли к дереву, я положил ладонь на ствол – влажный, замшелый, потрескавшийся, испещренный глубокими прожилками, между которых древесные островки скукоживались, морщинясь. А на ладони оставался мокрый след вместе с кусочком самого дерева, крупной гранулированной пылью, темно-желтой – высохший мох?..

Том полез первым, смешно поддергивая низко сидящие джинсы – ноги приходилось поднимать высоко, ставить особенно аккуратно, ветки были скользкие, а еще я боялся, что с того последнего раза, как мы сюда приходили, пара-тройка могла и подсохнуть, привлекая теперь обманчивой устойчивостью вместо действительной ломкости. Но лез следом, внимательно следя за перемещениями томовых кроссовок и старясь попадать своими туда, куда за пару секунд до этого наступал брат.

Мы забрались на наши любимые ветки – его повыше, моя пониже, его потоньше, моя – даже пошире немножко, раньше я любил и лежать на ней. Куртка знатно пообтиралась об мокрый ствол, томовская толстовка так вообще была как припорошенная – сползем, буду его долго отряхивать, чтобы в машине обивку сидений не запачкал.

Мы помолчали чуть-чуть, успокаивая дыхание, я оглянулся вокруг, заново узнавая все родные места – сегодня в воздухе была разлита притихшая настороженность, мне казалось, что это оттого, что близится вечер, потому, что поздняя осень вступает в свои права, пасмурное небо мрачнеет из-за моросившего полдня дождя, оставившего после себя холодный запах свежести.

- Смотри, - зачарованно прошептал Том, - какой лес.

Я поднял взгляд на брата, потом посмотрел туда, куда он указывал - лес темнел внизу, ни ветерка, ни единого звука, только как будто стеклянный воздух чутко реагирует на малейшее наше движение, отдаваясь гулким объемным эхом.

Казалось, что деревья издалека оценивающе присматриваются к нам, и это совсем не похоже было на наши обычные ощущения единения с окружающим миром, когда мы – это и был лес, это и была поляна, это и было небо. Сегодня все оказалось совсем не так, и мы были здесь чужие, а природа как будто отстраненно смотрела на нас, спрашивая, насколько мы считаем себя вправе вообще здесь находиться.

- Том, по-моему, ему не очень нравится, что мы сюда приехали. Что-то не так, ты чувствуешь?

Том рассеянно повозил пальцем по коре.

- Хочешь сказать, зря? А чего тогда мы так сегодня сюда рвались?

Я повел плечами, не отводя взгляда от застывшего леса, искоса поглядывавшего на нас враждебно, с подозрением. Не так, как смотрят люди, или звери, а так, как смотрят восковые фигуры, я хорошо запомнил тогда, когда был в музее Тюссо, и точное знание того, что этот взгляд не меняется вообще, кажется, как будто разъедает кожу там, куда он попадает, он выразительный, острый, но не живой…

- По-моему, оно какое-то мертвое все. Не то что не наше, а… вообще. Тут ничего живого, а то, что есть, оно какое-то… неправильное, тебе не кажется?

Том вопросительно поглядел на меня сверху.

- Так не может быть. Это же наше место?..

- Ну… Я не знаю. Но тут сегодня плохо. Наверно да, зря, - я поежился. Действительно стало казаться, что окружающее уже открыто давит на нас, пытаясь объяснить, что мы что-то путаем, и, по-хорошему, не стоило бы вообще…

Мысль я не додумал. С соседнего дерева сорвалась птица, громко хлопая крыльями, звук хлестнул по воздуху, со свистом рассекая его - я вздрогнул, от неожиданности сильнее цепляясь пальцами за ветку.

- Ааай! – резкая боль укусила за палец, я дернул рукой, ловя взглядом сломанный до самого основания ноготь. Том тоже дернулся сверху, готовый моментально соскочить ко мне, чтобы, если что не так, то – вместе, и он впереди.

Я прижал к губам подушечку пальца, морщась от неприятных ощущений, сто лет не ломал ногти – это похоже на то, как у тебя берут кровь из пальца, ты еще не успел испугаться, а все уже кончилось, но не по себе потом еще довольно долго. Весной перед операцией у меня много раз брали кровь, и из вены тоже, да, но там совсем другое…

- Том, по-моему, пора сваливать, - шепотом произнес я. Хотелось как-то разрушить, стряхнуть с себя давящий гипноз этого места сегодня, вяжущий мысли и смущающий своей чужеродностью привычным воспоминаниям о том, как здесь может быть. Было. О том, как здесь было.

- Мда, - согласно кивнул головой брат, - давай, аккуратно, ноги в руки, и смотри мне, за хилые ветки не хватайся.

Мы полезли вниз, суетясь, – хотелось скорее оказаться в машине, забраться в ее привычное тепло и защищенность, и чтобы пахло родным и своим.

Кроссовки скользили по влажной коре, я торопился ставить ноги на подрагивающие ветки, Том спускался следом, и нас подстегивало холодным воздухом, который хлесткими, жесткими прикосновениями гнал нас вниз, и я знал, что надо быстрее, надо успеть, пока не. Что не, отдать себе отчет не получалось, да и не хотелось, наверно, потом я бы мог сказать, что я некоторым образом запрещал себе думать дальше, но на самом-то деле я и не пытался. Просто знал, что нужно торопиться.

Ноги спружинили о мягкую землю, я протянул руку вверх, ловя раскрытую ладонь брата в свою, и мы поспешили к машине, уже не обращая внимания на грязные брызги – когда чувствуешь, как на вас концентрируется …не опасность, еще нет, но напряженное внимание, про такое говорят – «сгущаются тучи», тут становится не до испачканной одежды. Просто не позволяешь себе вслушиваться в ощущения, нет, еще рано, пока нельзя, и перепрыгиваешь через широкие лужи, сжимая в ладони нервные тонкие пальцы брата.

Хлопнули двери, мы оказались внутри машины, коротко переглядываясь, и снова взялись за руки, за влажные и шершавые от налипшей древесной пыли руки. Том пошарил в кармане толстовки, вытащил ключи и, извернувшись, вставил их в замок зажигания. Машина довольно заурчала, чуждая всяческим страхам, и нас чуть подотпустило, втягивая в привычный мир привычных вещей, звуков и запахов.

Я озадаченно потер щеку, поднимая взгляд на виднеющееся впереди дерево.

- Вот накрыло-то, а? Бывает же…

- Не, ну а чего, поздняя осень, люди тут не ходят, вечереет, опять же, - Том пожал плечами, откидываясь на сиденье.

Действительно, темнота помаленьку подступала, очертания деревьев теряли свою четкость, размываясь и дробясь на как будто наезжающие друг на друга фрагменты крупнозернистой картинки. Я наклонился, заглянув в лобовое стекло, чтобы посмотреть на небо, низкое серое небо, потихоньку растворяющееся в темноте.

- Том, может, стоит маме позвонить?

Том промолчал, не поднимая глаз, сосредоточенно смотря прямо перед собой, и перекатывал по раскрытой ладони брелок сигнализации, прицепленный к ключу зажигания.

- Предупредить, что мы по пути остановились, она же ждет, наверное, да и готовит, подгадывает к нашему приезду. Гордон, скорее всего, пива притащит, можно будет потом посидеть с ними, мама расскажет, какие новые художники у нее появились, и кстати, у Гордона я спросить хотел, как там Йорхен, он присылал недавно новый кусочек, я ответить не успел… О, слушай, а я тебе не показывал разве, что он на этот раз придумал? Надо посмотреть, там действительно здорово сделано, он умудрился добиться интересного эффекта, мне Гордон хвастался, но я не думал, что действительно выйдет так хорошо…

Я говорил ерунду, все отчетливей понимая, как ужасно это звучит. Перемежая речь нервными смешками, с потихоньку увеличивающимся азартом я нес откровеннейшую чепуху, наклонившись вперед и смотря уже не в небо, а с тревогой наблюдая за пальцами Тома, теребящими лакированных металлических божьих коровок на брелке ключа зажигания. Коровки были тяжелые и приятно холодили ладонь, я знал, я сам выбирал их для Тома, а он сосредоточенно теребил их сейчас, невпопад улыбаясь мне.

Напряженность обступала со всех сторон, клубясь уже в машине, и ерунда нисколько не помогала, только рассеивая внимание, не создавая даже иллюзии того, что все в порядке.

Том поднял голову, остановил меня взглядом, вслушался – его глаза блестели в полумраке, лихорадочно и как будто нездорово, такие они бывали, когда у него поднималась температура, и раскрасневшиеся щеки только подчеркивали больной, влажный блеск… Оглядываться вокруг не хотелось, и я смотрел только на Тома, чтобы видеть одно его лицо, разом как будто отодвинувшись от всего остального, что скручивало внутренности в тугой клубок, пульсирующий тревогой, – его не хотелось замечать, хотелось просто притвориться, что его вовсе нет, что он только кажется, просто кажется…

- Билл, - глухое слово прозвучало в тишине особенно резко, - остановись, - осек меня брат, хотя я уже ничего и не говорил, только смотрел на него, подняв брови, ожидающе и даже просяще. Давай, скажи, я жду, ты сейчас все правильно скажешь, я знаю, не ошибешься, ты прав, сразу прав, только скажи… Том сглотнул, еще сильнее наклонившись ко мне, так, что мне показалось на мгновение, что я проваливаюсь в его горящие глаза.

- Надо валить отсюда. Здесь фигня какая-то происходит.

Меня как охолонуло наваливающимся осознанием ненормальности окружающего нас, окружающего нашу машину, плотной ватой вокруг набилась паника, задавливая, сжимая, - его слова наконец позволили вытащить то, что мы чувствовали, наружу, позволили нам наконец признать, что да, оно есть, и само это признание моментально перевело все наши неясные опасения в реальные, физические ощущения. И я в полной мере почувствовал концентрацию чужой, чуждой воли, которая даже не собирается, а уже собралась вокруг нас, и мы в эпицентре происходящего, только не видим, не чувствуем в нашей реальности всего ужаса того, что сейчас творится вокруг.

Том дернул ручку передачи, одновременно выкручивая руль, подавая машину назад, а потом вперед, нажимая на газ и прыгая через очередную лужу, в которой небо было уже не серым, а черным, клубящимся.

Я заморожено застыл на сиденье, не позволяя себе выпустить наружу бьющийся во мне ужас, хотя очень хотелось, но с другой стороны, я знал, что пока он внутри, и внешне не проявляется никак, гораздо легче думать, что его нет вообще. Я смотрел на разворачивающуюся ленту дороги, на которой скользкая грязь поблескивала в свете фар, и сосредоточенно думал одну и ту же мысль: «Сейчас мы просто уедем, просто уедем, ничего же не произошло, вообще ничего».

Если бы меня тогда спросили, а что, собственно, случилось, наверно, я бы толком и не смог объяснить, почему мы вдруг сорвались и умчались, - скорей бы только, скорей, на мостках, Том, осторожнее, - с того места, которое всю жизнь считали нашим.

Впрочем, единственная более-менее визуализированная картинка, которая мелькнула в голове, была изображением подкрадывающихся к нам маньяков с горящими хищным лихорадочным блеском глазами, оскаленными ртами и заточенными топорами, сопровождающаяся ощущением физического присутствия этих самых маньяков, чья злая воля была направлена именно на нас, концентрирована в своем максимуме именно вокруг нас, хотя я отлично осознавал всю нелепость подобной идеи – какие маньяки, какое топоры? Да и в конце концов, мы были в машине, которая великолепно запирается изнутри, на которой можно легко и просто уехать практически из любой грязи, что могло бы нам грозить в этом месте, где сроду не было никого менее безобидного, чем хлопающая крыльями на соседнем дереве птица?

Однако, на самом-то деле мы улепетывали оттуда так, как будто нам только что солидно досталось, или собиралось достаться, причем, улепетывая, мы боялись даже начать осознавать хотя бы степень опасности, которая нам грозила, не то, что саму опасность.

Сизая темнота неохотно расступалась перед едущей машиной, схлопываясь за ней и мерцая фиолетово-серыми вспышками под деревьями, когда на них попадал свет. Под каждым кустом мне мерещилась очередная жуткость, неестественно скрючившаяся изломанными ветками, жухлыми листьями, влажно поблескивающая выпуклыми, упругими каплями. Том сосредоточенно сжимал губы, и только эта его четкая уверенность, направленность на конкретные действия позволила мне вытащить себя из сводящей с ума анормальности, корежившей существующую реальность, уцепиться за сейчашний момент, в котором ничего, ну ничего же страшного не происходило.

Мы проехали мостки, свернули налево, на дорогу пошире, и морок потихоньку начал отступать, и я позволил себе смотреть на брата чуть осмысленнее и даже громко вздохнуть. Он глянул на меня.

- Перепугался? – улыбнулся, ласково и невесело, я улыбнулся в ответ, осторожно.

- Ну да, что-то вроде. Зачем ты так резко?

- А ты не почувствовал? Ну реально, жесть вокруг…

- Я… не знаю. Наверно, да. Просто это странно слишком, непонятно, жутко… Да и думаешь, может, кажется?

- Угу, - хмыкнул Том, - кажется. Покажется такое, так потом костей не соберешь. Это, знаешь, как ножом режет. Как будто все вокруг – против тебя…

- Как будто с тобой сейчас что-то сделают? Опасность, да?

Том пожевал губу. Потом стрельнул взглядом вниз, где валялась початая пачка сигарет.

- Дай покурить, что ли. Съездили, блин, - он покачал головой, - ну да, опасность, только страх какой-то уж очень живой, прямо объемный как будто. 3D, мать его. Может, именно это и называется животный?..

- Вот же черт, - я поежился, - и кому мы там не угодили?

- Да может, и правда не вовремя?

- А почему нас так туда тянуло? – я вскинул брови, упершись взглядом в профиль Тома, который светился в прозрачной темноте, разряжаемой светом от приборной панели, а потом опустил взгляд к пестро вспыхивающему кончику прикуриваемой сигареты.

- Облажались? – хмыкнул Том, протягивая руку ко мне. Я вложил в его пальцы сигарету, и мы замолчали.

Я смотрел в окно, цепляя взглядом остающиеся позади деревья, и бездумно вертел в голове картинки – сизое небо, сохнущие, умирающие ветки, чернеющий замерший лес, зеркальные лужи… постепенно приходя к мысли, еще не позволяя себе ее подумать, но уже кружа вокруг, подбираясь все ближе к ней, – что мы что-то там зацепили. Какую-то… сущность? А может, она вообще пробралась в машину за нами, и нас накрыло не от того, что творилось снаружи, а от того, что творилось внутри? Думать об этом было страшно, и я глянул на Тома, пытаясь стряхнуть с себя неприятные мысли.

Том посмотрел на меня в ответ, ухмыльнувшись уголком губ, где блестела сережка.

- Что, думаешь, с собой взяли?

Я аккуратно скосил глаза в сторону заднего сиденья. Нет, на нем ничего не было. Но ощущения присутствия какой-то гадости это ничуть не отменяло.

- Да чего уж теперь. Скоро доедем.

Доедем-то доедем. Но… что «но», думать, опять же, не хотелось.

Впереди замаячил неширокий мост через железнодорожные пути, сырой асфальт в свете фар влажно посверкивал, а Том, докурив сигарету, щелчком пальцев отправил окурок в полет через полуоткрытое окно, проследив за рассыпающимися и уносящимися назад искрами.

- Том, смотри! – воскликнул я, обращая внимание брата на то, что было впереди, даже скорее впереди и сбоку, практически совсем рядом с невысокой оградой, за которой внизу змеились рельсы.

- Ого! – вскинул брови Том. Сколько мы не ездили по немецким дорогам сами или в турбусе, когда от нечего делать оставалось только, уперев подбородок в сложенные ладони, смотреть в окно на пролетающие мимо поля, или леса, или города - такого мы еще не видели.

Около ограды стоял знак, показывающий ограничение скорости – 70 км/ч, ничего необычного, только этот самый знак висел неправильно, даже не косо, а перевернутым на девяносто градусов. Чтобы на цифру 70 хотелось смотреть, наклонив голову, почти положив ее на собственное плечо.

- Черт, как в фильмах ужасов, - восхищенно вздохнул Том, и я с ним согласился. Да, как в фильмах, герои едут по дороге, которая ведет в никуда, и им попадаются анормальные знаки, которые сигнализируют, что дорога ведет не совсем в ту сторону, в которую хотелось бы героям.

Но мы же не в фильме ужасов?.. мы уже почти приехали домой, от этого виадука совсем недалеко до Лойтше, километров пять. Я хорошо помню, скоро лес, по которому петляет дорога, закончится, и мы поедем по открытому пространству, между полей, а там уже и карьер будет видно, в темноте, конечно, не так, как днем, но я же знаю место, где он есть, чтобы угадывать очертания…

Захотелось курить. Я потянулся к пачке, Том едва заметно кивнул, и я вытащил две сигареты. Ох, знал бы Йост, как часто я курю, надавал бы по голове…

Мы не успели выкурить и половину, как в свете фар перевернутый на девяносто градусов знак рядом с мостовой оградой возник опять. Я дернулся, не удержав сигарету в пальцах, и горячий кончик обжег меня прямо через джинсы – опустив глаза, я чертыхнулся, отмечая прожженную угольком дырку.

- Блядь, да ладно! - Том обернулся на меня, - Скажи, что меня глючит.

Я прокашлялся. Картинка никак не желала складываться в голове – как можно проехать по одному и тому же месту два раза за несколько минут? И потом, мы же точно знаем, что здесь один мост, одни железнодорожные пути - глючит?.. Забыли, как два раза разворачивались?

- Эмм… - протянул я, лихорадочно перебирая в голове возможные интерпретации, - ну, может, правда, показалось? Коллективное бессознательное?.. – вариантов было немного, мы, пришибленные, замолчали.

Виадук снова остался позади, и снова потянулся лес по обеим сторонам от проезжей части. Небо слегка расчистилось, и в пустое пространство между облаками светила полная луна, необычно большая, и рассеянный лунный свет был ядовито желтого оттенка. Такого желтого оттенка, который мы у нас, в Германии, наверно, почти никогда и не видели. Видели где-то в других местах, может, на юге Италии, или в Израиле, или еще где-то, память услужливо подкидывала названия, которые кружились хороводом ничего не значащих сейчас слов. Голова гудела, отказываясь связно мыслить вообще. Как будто сегодня логические связи между событиями и фактами кто-то вообще взял и выключил.

Поэтому я даже не удивился, когда вскоре знак показался снова. Том выматерился сквозь зубы, с силой надавливая на педаль газа.

- Да что это за фигня? Мы по кругу ездим, что ли?!

Я устало вздохнул, потер рукой лоб, протянув потом ее к брату, и снял с руля напряженные тонкие пальцы.

- Успокойся, ничего же страшного пока не случилось.

- Ни-че-го?!! – взорвался Том, оборачивая ко мне горящие глаза, - и это ты называешь ничего?!.. Сначала мы, как зебры галопом, сваливаем с пустой поляны от того, что несчастная птица, видите ли, похлопала крыльями, потом решаем, что увезли оттуда с собой некую… - он запнулся, - некую, блядь, сущность, привидение, еще скажи, а потом три раза подряд мы проезжаем один и тот же мост, а ты говоришь, ничего?!

- Том, прекрати орать, - поморщился я, - я не говорю, что это нормально. Может, и правда, коллективное бессознательное…

Мы замолчали, дорогу кругом снова обступил лес, и мы оба ждали, когда опять появится виадук, потому что сюрреалистичность происходящего влекла за собой некоторую обреченность – что еще могло случиться, чтобы мы удостоверились, что сегодня мир совершенно точно встал с ног на голову? Даже нет, не с ног на голову, мир перевернулся на девяносто градусов, как знак с цифрой 70 около мостовой ограды, выдвигающийся из темноты, как высокий одинокий крест. А на белый круг с красной границей, прибитый к вершине, хотелось смотреть, выворачивая голову, до тех пор, пока не сломаешься, потому что эта безумная иррациональность могла либо сломать тебя сразу, либо закрутить в жгут, если хватало сил сопротивляться…

Том потянулся к коробке передач, не выпуская своей руки из моей, увеличил скорость – машина разгонялась охотно, как притомившийся зверь, довольно мурлыча мотором. Я смотрел на спидометр – сто, сто двадцать, сто пятьдесят и…

И опять виадук. Том с силой ударил по рулю, туда, где из черного пластика выступала широкая круглая кнопка, и ночную тишину прорезал звонкий гудок. Я вздрогнул.

- Ой, Том, не надо, - тихо попросил я, - остановись, пожалуйста.

- Остановись? Какое, на хрен, остановись?! Зачем?! Мы же проскочим! Сейчас-сейчас, проскочим, еще чуть-чуть поднажмем, моя машинка, она же может, я знаю, проскочим, - как мантру, принялся повторять Том, а я смотрел на снова склоняющиеся к дороге ветки и потирал правой рукой лоб, пытаясь поймать какую-то важную мысль, какую-то очень важную мысль, подумать которую было сейчас безумно, жизненно необходимо.

По кругу, мы действительно ездим по кругу, и значит, что? Значит, где-то дорога зацикливается, возвращается обратно сама в себя, и если это место нельзя миновать на скорости, мимо него нельзя проехать и медленно, а это значит…

- Том, остановись, пожалуйста, - более настойчиво повторил я, для определенности сильнее сжимая его пальцы в своей ладони.

Он посмотрел на меня, устало, горько и беспомощно, сдаваясь - мол, что я могу сделать? Ты видишь, я ничего не могу…

- Ладно, давай так. Еще два раза проезжаем мост, и ты останавливаешься.

Мы проехали мост еще два раза, знак так же зловеще заглядывал нам в лобовое стекло, наливаясь нездоровым свечением при приближении к нему, рельсы змеились внизу, и после очередного спуска Том съехал к обочине, заглушая машину.

- Бро, да что это такое происходит?.. – прошептал он, - куда мы с тобой влипли?..

Я покачал головой, притягивая его руку к себе и легонько целуя пальцы – не переживай, мы вместе, и я, кажется, знаю, что нужно делать.

- Смотри, - начал я, - раз, если ехать по дороге, все время получается только по кругу, значит, во-первых, надо перестать по ней ехать, а во-вторых, вообще двигаться в другую сторону.

- Что? – удивился Том, - а какая сторона в таком случае другая? Назад, что ли? Думаешь, мы после этого вернемся обратно, уже не попадая в эти круги?

Я смутился. Про «назад» я как-то не подумал.

- Ну, в принципе, вариантов несколько… Ехать или не ехать - не ехать, значит, остаться здесь, подождать, но это совсем не гарантирует того, что что-то изменится. Ехать можно вперед – это бесполезно, можно – назад, этого мы не пробовали. Но мне кажется, что тут вообще надо смотреть принципиально по-другому – двигаться нужно, но не вперед или назад, а вправо или влево. Ну, как знак перевернут на девяносто градусов, так и двигаться надо тоже – под девяносто.

Том присвистнул.

- Мда, разложил! – произнес он, качая головой. Я устало улыбнулся, еле заметно, чуть поднимая вверх уголки губ. Видишь, Том, как все просто, если попробовать перестать бояться и начать думать.

- А вообще ты знаешь, - протянул я, - может, нам действительно пора задуматься?.. – почему-то тот факт, что я все-таки поймал мысль, за которой охотился, нереально успокаивал, давая ощутить твердую почву под ногами, которую ценил теперь невозможнейше, оттого, что знал, что вокруг нее все разъезжается в разные стороны, не устоять. Поэтому казалось, что надо и дальше ловить какие-то важные мысли, чтобы кусочек почвы под ногами увеличивался, рос.

- И крепко задуматься?.. Может, все сегодняшнее оно нам про то и говорит, что пора подумать? – я опять потер пальцами лоб, морща брови.

- Смотри, если выходит так, что нас накрывает какой-то фигней там, где нам бывало чуть ли не лучше всего, где мы могли действительно, по-настоящему быть собой, так это получается, Том, так это получается…

Том наклонился ко мне, заглянул в глаза, и нам на мгновение стало невообразимо страшно, страшнее, чем на выезде с поляны, страшнее, чем поворачивать голову вслед за знаком, потому что неужели может быть и так…

- …мы как будто перестали быть собой?.. – Том всмотрелся в меня, сильнее сжав пальцы, в которых держал мою ладонь, - то место просто турнуло нас, намекнув, что такими там и делать-то нечего?.. и на самом-то деле, никакой сущности, бля, и нету, оно, вот это ужасное, оно – в нас?..

- Том, Том, что же это, Том, - я закусил губу, - мы что-то упустили, выходит, да? Раз сейчас оказывается, что все – настолько неправильно? И теперь мы ездим мимо одного и того же знака уже битых полчаса?

- Гм, - устало выдохнул Том, - ну, выходит, да. Ну, или все-таки коллективное бессознательное. Ладно, давай, что ли, думалки на потом оставим, домой-то хочется. Да и мама уже разволновалась, наверное…

Мы согласно застыли, потянувшись затем одновременно к телефонам. Она звонила, наверно, а мы – не слышали? Или?

Впрочем, на экранах телефонов не было ни значка сети, ни времени. Том потряс телефон, потом выключил и включил его – никаких изменений. Я вздохнул.

- Ну что, варианты-то не поменялись. Назад, стоять, или идти – в лес…

- В лес? Ты уверен? – переспросил Том, переводя взгляд с меня на темноту между деревьев – ни ветерка по-прежнему, снаружи – стылый ночной воздух, а в лесу пожухлая трава тихонько зашепчет под ногами о том, что двое потерявшихся ребят ищут… себя? Оставляя на ней следы одинаковой формы, осторожно пробираясь между чуткими ветками, которые задень – отреагируют моментально, хлестко и звонко впечатываясь в одежду ли, в кожу ли, все равно…

- Ну, не хочешь, мы можем попробовать и остальные варианты. Только мне кажется, что они бесполезны.

Том вздохнул, расцепил пальцы, завел машину.

- Ну, попробовать надо. Меня не очень прельщает перспектива переться в темный незнакомый лес, если вместо нее вдруг найдется возможность нормально доехать домой без всяких там… чудес.

Мы развернулись, проехали виадук, проехали еще немного – Тому хватило на сигарету и еще половинку, а потом развернулись еще раз. Чтобы после этого проехать через мост снова, и снова.

- Не помогает, - разочарованно вздохнул Том. Я поежился.

- Ну что, то время, которое мы стояли, можно считать за полноценную остановку, которая могла бы все исправить?

- Вообще-то, наверное, нет,- кивнул Том, - но сидеть и просто ждать я уже чокнусь, пошли лучше в твой несчастный лес.

Не то чтобы мне прямо безумно хотелось в лес, но, с другой стороны, неясное предчувствие тихонько покалывало в груди, как будто я знал, что там все должно наконец, разрешиться, уже так или иначе, и тупо хотелось, чтобы все просто-напросто закончилось, хоть как-нибудь. Мы устали, и я, и брат, хотелось обняться и уснуть, только не здесь, не в машине, этой нескончаемой нелепой ночью, а дома, в своей комнате, и чтобы дом тихонько вздыхал в такт нашим снам, и скрипела половица на чердаке, а утром солнце заползало в окно, надоедая.

Остановившись, мы посидели еще чуть-чуть, как будто набираясь сил, мне хотелось верить, что перед последним рывком, и, переглянувшись, потянули руки к дверям.

- Ой, Том, - я замер, - фонарик, захвати из бардачка фонарик. И ты не мог бы вылезти с моей стороны?..

Том глянул на меня, понял, тепло улыбнулся одними глазами, как он только и умеет – да, я с тобой, и никуда от тебя, по отдельности нас и не может быть, кивнул.

Так, и не расцепляя рук, мы вылезли, постояли чуть-чуть, привыкая к ночной прохладе, я завернулся крепче в куртку, Том обнял меня, согревая, а потом мы обернулись оба к лесу, вздохнули, и пошли.

Разговаривать не хотелось вообще, да и невозможно было совсем, наверное, слишком притихшее было все, и наши осторожные шаги были единственными звуками, разрезавшими вязкую тишину, только порой резко отведенная в сторону ветка хлестко, со свистом возвращалась на место. Том светил фонариком между деревьями, от чего казалось, что мы движемся в какой-то светящейся и абсолютно беззащитной сфере, на которой концентрируется внимание, на этот раз не враждебное, а равнодушное скорее, но все равно пугающее. Паника колотым льдом жалила изнутри, но я не разрешал себе даже часто моргать – так можно было отодвинуть ее поглубже, набирая воздух полной грудью, прерывисто задыхаясь на конце вдохов, – мы можем, я знаю, все будет хорошо, тут никого нет, ничего и никого, и нас пропускают вперед, между стволами. И тянущиеся к нам острые ветки только кажутся, и шуршащие листья под ногами не имеют в виду абсолютно ничего жуткого, это просто листья, всего лишь листья. И в нашу светящуюся сферу никто даже не заглянет, и ее кажущаяся хрупкость – только иллюзия, и с боков не подступают зловещие угрюмые тени, не кишат за спинами, шебарша потревоженными листьями – кто прошел здесь, зачем прошел здесь?..

Хотелось и остановится, потянув Тома к себе, чтобы спрятаться в него, укутаться в его тепло, хотя оно и так вливалось в меня из его стискивающей мои пальцы ладони, хотелось осесть около дерева, завернуться, схлопнуться, пропасть. Хотелось повернуть назад и броситься бегом к машине, вон отсюда, это невозможно, это просто невозможно, нереально, безумно сложно, да зачем это вообще, хотелось позволить ужасу взорваться изнутри, ослепляющей вспышкой вырваться наружу, хотелось раствориться в собственном крике, бьющимся в уши. И только томова рука удерживала от этого, что было на самом деле так легко, маленький шажок в сторону, и все, и не надо больше сдерживаться, только ощущение того, что мы вдвоем идем тут, и проиграть и за него сразу никак и нельзя, потому что мы вместе здесь, и если я оступлюсь, он тоже, а мне надо наоборот, помогать ему, идти рядом. Ему же тоже нужно мое тепло…

Лес потихоньку редел, облегчение тонкими ниточками врастало в нас, и вскоре последние деревья остались за спиной, мы вышли практически к самым железнодорожным путям. Впереди была насыпь, а недалеко - платформа, на которой под навесом горел костер.

Всамделишный, живой, настоящий реальный костер, я сначала не поверил своим глазам, удивляясь. Тени плясали по бетонной крыше, бросая яркие блики на рельсы, и наши взгляды сами собой уцепились за этот маленький островок тепла, к которому так хотелось поближе.

И тут я разглядел, что около костра кто-то сидит. Я поднял руку, в которой держал ладонь брата, и указал в ту сторону, Том кивнул – да, там, похоже, и правда кто-то есть.

Мы заторопились – хотелось оказаться рядом с огнем, убедиться, что он нам не кажется, и мысль о том, что тут могут делать люди, когда пару минут назад мы были свято уверены, что здесь нет никого вообще, даже не возникла.

Перейдя пути, мы забрались на платформу, так и держась за руки, – расцепить их казалось совершенно нереальным сейчас, уже слыша приглушенный разговор, который вели сидящие у костра.

Дети, - стрельнул в меня взглядом Том. Звонкие мальчишечьи голоса нельзя было не распознать, хотя они старались говорить негромко. Мы подошли ближе.

- Привет, ребят! – начал Том, они подняли на нас головы, и что моя, что томова челюсти согласно отвалились, слишком удивительным было увиденное. Если, впрочем, мы за сегодня все-таки не разучились удивляться. Но это…

Перед нами сидели два мальчика, один светленький, другой темненький, худые, нескладные, с острыми коленками и локтями, похожие друг на друга до неотличимости, но, тем не менее, при этом все-таки очень разные. Черт, если бы я не знал, что я сейчас стою напротив них, держа за руку собственного брата, я бы решил, что это мы. Лет эдак семь-восемь назад. Потому что они выглядели, мать моя женщина, совсем как мы семь-восемь лет назад.

Они улыбнулись нам, одновременно кивнули, приглашая присоединиться к ним, и тот, что светленький, заговорил:

- Привет! Вы гуляете? А мы вот тут сидим, костер разожгли. Нас мама сегодня на подольше отпустила. Меня Билл зовут, и я знаете что? я завтра собираюсь пойти и сделать себе дреды! Хотя Том, - он укоризненно посмотрел на мальчика рядом с собой, - вот Том против и считает, что это просто ужасно, то, что я хочу с волосами сделать. А я специально их отращивал, чтобы дреды заплести!

Мой Том расплылся в ответной улыбке.

- А смотри, я вот себе тоже в твоем возрасте дреды сделал, видишь, какие выросли? – Том тряхнул головой, стягивая дюрагу и резинку.

Мальчик, который назвал себя Биллом, вскочил.

- Ого! Вот это да! А можно, можно я поближе посмотрю?.. - он вперил восторженный взгляд в моего брата. Судя по всему, тот моментально приобрел статус едва ли не бога – конечно, такие роскошные дреды, столько лет заботливо отращиваемые и лелеемые всеми доступными способами. Я фыркнул, вытащил ладонь из руки брата и уселся рядом с, судя по всему, Томом.

- Привет, - я качнул головой, - по-моему, дреды, это не самое лучшее, что можно сделать с собственными волосами.

Тот вскинул на меня удивленные глаза.

- Даа, и ты тоже так считаешь? А, ну впрочем, столько лет с человеком, у которого они есть… Вы же тоже близнецы, да?

- Ага, - согласился я, - и меня зовут Билл, а вот его, - я кивнул в сторону брата, который увлеченно рассказывал маленькому Биллу о том, как ухаживать за волосами в таком состоянии, и какие они здоровские на ощупь, и как девчонки прутся по его дредам, - его зовут Том.

- Уау, - восхитился мальчик, - прям как мы, только наоборот, выходит. А Вы где живете?

- В Гамбурге, - ответил я после паузы, - а вообще мы к родителям ехали, по пути заблудились.

- К родителям? – нахмурился Том, - а где родители?

- Родители в Лойтше.

- А, так это совсем недалеко, - он махнул рукой в ту сторону, откуда мы пришли, - там прямо по дороге поедете, и скоро уже будете на месте. Наши тоже думали там дом купить, а в итоге не сложилось. Но мы недалеко живем! И у нас есть большая собака, она в будке около калитки живет! Нам ее недавно совсем принесли.

- О, здорово. У нас тоже собака есть. И кошка. А как вашу зовут? – я расслабился, вытянул ноги ближе к огню, чтобы посушить намокшие во время прогулки по лесу штаны. Мальчики были реальными, настоящими и живыми, и все, что произошло с нами за вечер, потихоньку отступало, начинало казаться… нет, еще не сном, но только что отсмотренным захватывающим фильмом, может, даже, фильмом ужасов. Когда ты, отводя взгляд от экрана, на котором мерцают титры, обнаруживаешь себя на кровати рядом с братом, и можно заползти под теплое одеяло, постепенно возвращая себя в свою становящейся единственной реальность.

Было хорошо и спокойно, танцующие яркие лепестки завораживали, я поглядывал искоса на довольного брата, и думал об этих непосредственных мальчиках, которые, похоже, были совершенно счастливы. Интересно, а как обстоят дела у них в школе, мелькнула мимолетная мысль. У них много друзей, их все любят, они учатся в одном классе? Но спрашивать об этом не хотелось абсолютно, и я молчал, рассеянно слушая живой разговор, в который, чуть помедлив, включился и маленький Том, когда наш с ним диалог постепенно сошел на нет.

Брат наконец обратил на меня свое внимание, заговорщески толкнул Билла локтем в бок, и они чинно уселись рядом с нами, довольно переглядываясь.

- Что, создали сообщество фанатов дредов против анти?.. – пробормотал я, устраиваясь так, чтобы можно было положить голову на колени к брату. Тот фыркнул, - вот еще, зачем нам какое-то сообщество, и принялся гладить меня по волосам, осторожно и медленно. Я потерся щекой об его штанину.

Наверно, да. Наверно, у нас что-то получилось, и сегодняшние кошмары закончились, раз можно вот так вот просто придти – и увидеть это. Сидеть рядом с костром, который развели мальчишки на железнодорожной платформе, там, где было суше всего, натаскав предварительно дров для него, провозившись с его разжиганием, прежде чем горячие языки пламени начали лизать отсыревшее дерево. Сидеть и слушать, как они переговариваются, и знать, что у них все только-только начинается, и можно думать, что и у нас – тоже, раз мы сейчас именно с ними.

Интересно, сонно подумалось мне, а может, нам надо что-то им сказать? Что-то важное, предупредить, рассказав, как порой накрывает в ничего не предвещающий осенний вечер? Чтобы у них не получилось так, как у нас, чтобы не случилось того, что к этому привело…

А как получилось у нас? Как мы-то дошли до этого вечера? Разобраться бы, не упустить ничего…

Но сейчас и здесь было слишком хорошо, чтобы хотелось думать и складывать, вспоминая все то, что с нами происходило, определяя, к чему мы пришли и к чему собирались. Разберемся, проскользнуло в голове, разберемся, мы же вдвоем.

И тут Билл, маленький Билл, который мечтал о дредах, тихонько запел. Еще не ломавшимся, не устоявшимся голосом, мягко и протяжно, запел песню, в которой я не понимал ни слова, но мелодия которой очень гармонично сочеталась и с огнем, и с танцем теней над нашими головами, и с непрерывно колышущейся границей круга, в котором мы сидели, и с ночной темнотой, которая спокойно висела за ней, и с ритмично поблескивающими в ней рельсами. Он смотрел на нас, смотрел на брата, и я видел в нем то, чего у нас, кажется, уже давно и не было, или было, но мы предпочитали не замечать, прятать, подменять, - так, как проще.

А голос его тем временем креп, песня становилась все громче, задорнее, быстрее, глаза горели все сильнее, взгляд наполнялся озорным сиянием, и хотелось подпевать ему, если бы я только знал слова, я бы запел, и бог с ним, что ночь, бог с ним, что можно кому-то помешать. Билл вскочил, Том тоже, и они запели в голос, взялись за руки, принимаясь танцевать сначала рядом с нами, а потом ближе к центру платформы, где было больше места. В общем-то, даже скорее скакать, чем танцевать – срывающиеся от быстрого движения голоса сплетались, звонко отскакивая от крыши, улетали в темноту, близнецы прыгали, не выпуская ладоней друг друга, загадочно глядели друг на друга, кричали друг другу что-то понятное только им.

- О как, смотри, - Том кивнул на них, заправил прядь моих волос за ухо, - отжигают. Красавцы!

Я посопел, подставляя голову под его руки и легонько потираясь о его бедро, а потом посмотрел на брата, вверх. Истома куда-то сама собой утекала, и на ее место подбиралась смутная тревога, и только вместе с мыслями, одновременно, она оформлялась во что-то внятное.

- Том, Том, - лихорадочно зашептал я, - а мы, скажи, а мы – так – можем?

Брат вскинул брови, закусил губу, в том месте, где была сережка, и перевел взгляд на прыгающих близнецов, как будто что-то складывая в голове, прикидывая.

- А давай попробуем?

Я выпрямился, враз оказавшись вровень с его лицом.

- Попробуем? А что мы петь будем? И даже… кричать?..

Том встал, протянул мне руку.

- А давай Монзун. Чего уж там мелочиться-то, ну?

И мы вышли на центр платформы, встали лицом друг к другу, взялись за руки, замерли, впитывая в себя разом и воздух, и ночь, и оставшееся за спиной тепло костра, и пляшущую вокруг ребячью искренность – близнецы улыбались, глядя на нас, им хотелось, конечно, чтобы и мы – тоже, чтобы и мы включились в их искренность, их счастье.

Том улыбнулся, всматриваясь в мое лицо напряженным, но от этого не менее теплым, чем всегда, взглядом, и запел.

- …ich muss durch den Monsun… - его голос неуверенно колебался, он вглядывался в меня, ища поддержки, и я подобрался, чувствуя, как внутри что-то собирается, сначала в маленький клубочек, и дальше обрастающий мягким и теплым, ярким и правильным, и я начал вторить ему.

- …hinter die Welt, bis ans Ende der Zeit… - мы сделали шаг, сделали второй, потихоньку убыстряясь, начиная кружиться, еще не ощущая себя полностью вправе выпустить то, что уже наливалось в груди…

- …bis kein Regen mehr fällt, gegen den Sturm… - нас закручивало само собой, ритм убыстрялся, костер мелькал за томовой спиной все чаще, его глаза блестели все ярче, а может, это просто огонь отражался в них каждый раз, когда он оказывался к нему лицом…

- …am Abgrund entlang... - я не мог даже моргать, так сильно притягивал меня взгляд глаз брата, в которых я тонул, и казалось, что вот сейчас, я еще чуть-чуть, еще глубже, и это случится, и мы станем не мы, а что-то одно, то самое, и мы станем не мы, а мы и станем – мир, и мир станет – мы, вот сейчас-сейчас, еще чуть-чуть, голос становился все сильнее, все звонче, все громче…

- …und wenn ich nicht mehr kann denk ich da… ran… - и тут голос сорвался, меня сложило пополам, выдернуло, вытащило из всего этого непонятной, резкой силой, острой взорвавшейся болью, как будто разом дало по мозгам, я не могу, нет, мне не сделать этот несчастный шаг, мне никак, я кончаюсь там, где может начаться все то, что за ним стоит… Я согнулся, давясь, захлебываясь кашлем, Том упал на колени рядом со мной, сжимая мои плечи в руках, нет, погоди, не может быть так, не может, сейчас, я тебя вытащу, сейчас, я же, наверно, могу так, как не можешь ты?.. Или?

Нет, Том, не вытащишь, кажется, слишком глубоко мы завязли, да что же это такое, мама дорогая…

Близнецы склонились над нами, обеспокоено спрашивая, что случилось, ты кашляешь, ты болеешь?

Том смотрел на них, что-то отвечал невпопад, а я потихоньку успокаивался в его руках, хотя меня еще потряхивало, но уже хотелось скорее просто обнять его, вжаться лицом в отвороты его куртки, где пахнет так знакомо и по-родному, и все будет хорошо, потому что кажется, теперь я действительно что-то понял…

И тут у меня зазвонил телефон. Я дернулся, а Том протянул руку, залезая в задний карман на моих джинсах, вытаскивая разрывающуюся мелодией трубку.

- Мама, - поговорил Том, посмотрев на экран, удивленно, заторможено даже чуть, как будто ее звонок сегодня и был тем самым «слишком», за которым уже просто перестаешь воспринимать что-либо вообще. Но делать было нечего, она беспокоиться, надо объяснять…

- Да, мам? Мы… мы тут немножко задержались… но мы едем, едем. Мы уже совсем скоро будем, вы не переживайте, мы недалеко, вот, к виадуку подъезжаем…

Засунув телефон обратно в карман, он погладил меня, взял обеими руками за лицо – ты как? Нам пора, приходи в себя, ты слышал, нас ждут. Я улыбнулся дрожащими губами – ага, все в порядке. Более или менее.

- Ну, ребят, нам, кажется, надо идти, - Том встал, протянул мне ладонь. Близнецы заговорили наперебой.

- Вы доберетесь? Не надо провожать?

- Все будет хорошо, да? Все прошло уже?

- А вы, может, к нам зайдете как-нибудь? Или знаете, что, приходите еще сюда, мы тут каждое воскресенье по вечерам, мы будем Вас ждать, давайте?..

Мы покивали, прощаясь, и обещали обязательно прийти, как только у нас появится свободный вечер воскресенья, и, взявшись за руки, сползли с платформы. Дойдя до леса, мы согласно оглянулись, помахали им напоследок, и нырнули под кроны деревьев. Было все так же тихо, и влажная листва под ногами тихонько хлюпала, впитывая в себя наши следы.

Сейчас бояться не получалось, слишком все было нереально, как будто теперь мы попали туда, где действительно ничего нет, где пространство колеблется само собой, отстраненно наблюдая за случайно забредшими людьми – тихий лес провожал нас, задумчиво качая ветками, соглашаясь, что, кажется, мы действительно что-то получили там, где он заканчивается.

На обочине все так же стояла наша машина, знакомо щелкнув в ответ на касание Томом брелока сигнализации, и мы заползли внутрь, так же, как и вылезли, с одной стороны. Желание оказаться дома, в теплой постели, или на кухне с заждавшейся нас мамой, которая сделает вкусный горячий кофе и расспросит, как запись, как Дэвид, как Георг и Густав, предвкушением покалывало где-то внутри, и хотелось растечься по сиденьям от того, что все, наконец-то, кажется, кончилось.

Том завел машину, прикурил сигарету, мы немножко постояли, поджидая, когда Эскаладе прогреется, и поехали.

А когда вдалеке показались смутные, еле видные в темноте очертания карьера, я сказал:

- Том, а я теперь, наверно, знаю, что хочу вытатуировать на боку.

- Да? И что? – поинтересовался Том, не отрывая сосредоточенного взгляда от дороги.

- Я… может, я потом скажу? – я отвернулся, и, помолчав, вздохнул. Все равно же никакого «потом» не дождусь.

- Ну, наверно, что-нибудь про то, что надо смотреть назад. И что нельзя переставать кричать. Про возвращение к истокам… что-нибудь такое, да. Может быть.

Том коротко взглянул на меня, потом повел головой, с силой потершись подбородком о плечо.

- Ты думаешь, все настолько просто?..

я честно стараюсь собраться с мыслями, которые скачут врастопырку, и сказать что-то существенное, помимо невнятного булькания. пока не получается - так что соплями, сорри.
это не просто сильно, это чертовски сильно и просто какое-то точное попадалово в мои даже не мысли, а ощущения.

саспенс оформлен талантиво - снимаю шляпу. Шьямалан нервно курит от зависти в сторонке.
но помимо саспенса, а может благордаря ему, в текст пролез такой пласт не событийности даже, а чего-то большего.

А за мысли "на тут было хорошо, а теперь уже нет", "пора задуматься" и знаки - отдельное спасибо.

Это слишком сильно для меня, я просто не могу спокойно сидеть. Когда дочитала заметила, что сгрызла карандаш Оо
Спасибо за это, необычное и знаковое. огромное спасибо))))

Зависла нафиг. Ну ты даешь! Ну ты даешь, а! Вот это - блин...
Спасибо тебе огромное. И за все, что уже народ сказал, и за мистику прямо-таки отдельное гигантское спасибо.
Пошла в умыл остальные мысли по поводу складывать...

Очень необычный для фика сюжет. В смысле, что не укладывается в привычные рамки, за что автору большое спасибо! Плюс эмоциональное состояние близнецов и атмосфера настолько дополняют друг друга, что кажется будто это чей-то сон.
Очень тронуло. Все еще прихожу в себя и пытаюсь собраться с мыслями.

Шьямалан нервно курит от зависти в сторонке.
вово, у меня мысль сразу туда же)))
очень люблю такое нагнетание обстановки, чтоб шерсть на руках дубом и по сторонам озираться. Словно ты сам перед этим деревом.
как кино посмотрела - просто потрясающе!


вот тока не понял почему такой рейтинг ( ну каюсь, ждала еще чего-то, кроме возможных монстров :alles чтоб детишки не описались от страха , если че?

девочки!! спасибо всем огромное за комментарии, для меня по определенным причинам каждый из них на вес золота практически, прямо скажем))

E-clair
гы, ну если вдруг получится собраться с мыслями и захочется что-то еще добавить, я с превеликим удовольствием, ага, ага))
но ух, спасибо за все, что уже сказала, это, блин, как-то просто а то, что возникло некоторое "попадалово", так это вообще... *булькает*
спасибо!)))

$KazK@
ааыы! не надо грызть карандаши, они несъедобные))) тебе спасибо! раз сильно, значит, я, собссна, чего хотела, того некоторым образом и добилась))

Корина
аааыыыще просто!!..

Пчел
ну видишь, это как бы и не слэш же, джен, а в его рамках можно вообще куда хочешь угулять)) просто мы, наверно, привыкли чисть об отношениях так или иначе, вот и)
вай, спасибо!))

вот интересно - все говорят, собраться. собраться с мыслями... а какие они, мысли-то? ну то есть это не то что бы я именно у тебя просила рассказать об этом, это, конечно, хозяин сам барин, это я так, скорее, мыслю вслух

Alraunes
ааыы!!))) и я люблю, и я!))
а на счет рейтинга - звиняюсь, конечно, что ввела в заблуждение, но честно признаюсь - для меня такие фики это что-то порой за гранью допустимого, что позволяешь себе, некоторым образом закрывая глаза на всяческие моральные подоплеки, и в таком случае рейтинг - это что-то из разряда "сделки с совестью", гы
ну и да, я бы не хотела, чтобы это читали дети, не представляя по-хорошему, на что они идут. я-то, конечно, не очень хорошо понимаю, насколько страшно получилось, но брать на себя ответственность разрешать там 13-летним лезть - нни, увольте))

djokkonda Просто, когда я под впечатлением, то начинаю просто фонтанировать идеями)) Тут же придумываю иллюстрации, возможные дальнейшие развития сюжета и параллельно с этим пытаюсь вычленить то, что мне в тексте понравилось больше всего, дабы воздать хвалу автору))) Но так как я очень стесняюсь выкладывать на всеобщее обозрение свои детские рисунки и немножко наивные рассказы, то и с хваледными одами у меня не очень)) Мне спокойнее просто сказать, что мне очень понравилось)) И собраться с мыслями - для меня не метафора)) А реальность)) Мне трудно дается процесс мыслеизложения))

Я повел плечами, не отводя взгляда от застывшего леса, искоса поглядывавшего на нас враждебно, с подозрением. Не так, как смотрят люди, или звери, а так, как смотрят восковые фигуры, я хорошо запомнил тогда, когда был в музее Тюссо, и точное знание того, что этот взгляд не меняется вообще, кажется, как будто разъедает кожу там, куда он попадает, он выразительный, острый, но не живой…

Вот это очень зацепило. И не только это.

У тебя обаллденно получается саспенсная природа, просто как будто сам идешь и боишься.
Я не могу сказать, что до конца поняла, что же поняли близнецы. Что им надо меняться? Возвращаться? Или что все-таки у них ничего не получиться, поздно?
Но, наверное, и не предполагается, что "все так просто".

Спасибо тебе за фик, его было нереально круто читать

Пчел ага, понятно))) ну, значит, здорово, что просто не промолчала))

vzmisha4
ааыы!!
шпашиба!
Я не могу сказать, что до конца поняла, что же поняли близнецы. Что им надо меняться? Возвращаться? Или что все-таки у них ничего не получиться, поздно?
гы, мы на этом моменте с бетой тож просели немножко, она у меня специально уточняла, че я имела в виду) при редактировании я старалась вставить откровеннее, правда старалась)
они поняли только то, что надо задуматься, в общем-то. сам факт - происходит фигня - а чего это она происходит? может это не внешний мир такой, пардон, хуевый, а это мы куда-то ушагали не туда, что он нам такой вот? ну и да, при встрече с маленькими близнецами им это фактически прямо и дали понять - вот, смотрите, как бывает, а вы так не можете, сидите, разбирайтесь. то есть - конкретно, где, чего, почему и как - это неясно. ясен сам факт, что надо сесть и разобраться. ну или просто разобраться... ну или не просто, да))

djokkonda

Значит, я все в общем правильно думала)))
Спасибо!

браво!!!!!!

*очень сильно накрыло, мыслей вообще нет, есть только восторг!*
СПАСИБО!!!

Хнык
спасибо тебе))

в восторге)) спасибо) ♥

Perfect Zero
оу) тебе спасибо))

это было круто!! море впечатлений. пасиб большое!

Юсла
тебе спасибо)))