сегодня

- А я, знаешь ли, все вспоминаю, как мне тогда говорили, что в сорок лет я буду уже не мальчик-гей, а старый пидор… И теперь я старый, блядь, сторчавшийся пидор с больным сердцем, желтыми зубами и дрожащими руками… - Ты, не докурив сигарету, давишь ее в пустой, но грязной пепельнице. Это я пришел и вытряхнул окурки в мусорное ведро.

Я встаю и подхожу к тебе, сидящему на кухонной табуретке, обнимаю. Ты кладешь голову мне на живот, шумно втягиваешь воздух – прячешь глаза, в которых, я знаю, затравленность пополам с усмешкой. Я глажу тебя по спутанным волосам – ты их давно не красишь, но они по-прежнему длинные. Я стригу их сам, раз в месяц или реже. А когда я вижу в окно, как ты выходишь в магазин, ты мне напоминаешь чем-то Курта Кобейна - небритый, в темных очках, худой, но с твердой походкой (хотя я совершенно без понятия, какая была походка у Курта Кобейна).

- Том, а я очень часто вспоминаю тот наш тур, тысяча отелей, ты же помнишь? – Я улыбаюсь, да, я помню, ты и сам все прекрасно знаешь. Эти воспоминания непременно вызывают у меня улыбку и согревают глубоко внутри. Я закрываю глаза и… - Мы же были счастливы, ты помнишь?

Ах, какой же это драйв – стоять на сцене. Когда перед тобой тысячи, которые смотрят, ждут и повторяют за тобой каждое слово… Да, да, ради этого стоит жить, творить, заключать контракты, не спать, и говорить как заведенный разным людям одно и то же.

- Ох, мы же были такие дети, Томми, fucking дети… - Ты крепко обнимаешь меня и замолкаешь. Ну к чему слова, если я и сам отлично помню, как ты улыбался, как радовался, как болтал и жестикулировал, а я смотрел на тебя с потаенной гордостью – ведь ты же лучший!

А сегодня я вернусь домой к своей жене (ты так часто комично злишься на нее, говоря мне: "Опять ты уходишь от меня к своей дылде…"), сяду на диван, а она посмотрит на меня с кресла в углу комнаты, прикрывая лицо газетой, и промолчит. Знает, что в то время, когда я думаю о тебе, лучше оставить все как есть.

- Солнце, давай я тебя расчешу, - у тебя же опять не волосы, а один сплошной колтун. Беру с холодильника расческу, становлюсь за твоей спиной. Ты жмуришься, помнишь, что это больно, но тебе нравится, и мы оба это знаем. Начинаю с кончиков волос, старательно распутывая узелки и любуясь на результат. Ты по-прежнему лучший, и ничего мне больше не нравится так, как расчесывать тебя. Только, пожалуй, заниматься с тобой сексом. Беру в руки жесткие прядки и провожу по ним щеткой, сравнивая ощущения с теми, что помнят мои пальцы. Ты урчишь про себя, а я собираю эти непроизнесенные звуки с кончиков волос, хмыкая и поднимая уголок рта. Ты говоришь, мы были дети? А ты ведь все еще ребенок, несмотря на то, что старый пидор, и вожусь я с тобой, все равно что с Эльзой, только тебе говорить ничего не надо, ты и так понимаешь. Какой простой способ доставить нам удовольствие – расчесать тебе волосы! Я кладу расческу на стол, утыкаюсь носом тебе в макушку, а ты смыкаешь руки в замок над моим затылком, и трешься об меня. Как же я люблю тебя, родной мой.

- Люблю тебя, Томми… - отлично, тебе уже лучше, можно и умыться пойти. Выпрямляюсь.

- Ну вот ты какой, прям так уж обязательно умываться каждое утро… - встаешь, понуро плетешься в ванну. Я сажусь за стол, провожаю взглядом твою тощую задницу, задумчиво закуриваю. Приготовить тебе поесть надо бы, а то завтра тока к вечеру зайду. Будешь опять бродить по инету с затуманенными мозгами, даже не заметишь что голодный. Слышу как ты фыркаешь в ванной… Нежность заползает в сердце, удобно устраивается, подмигивая: ну что, Томми, приехали? Что ты с ним делать то будешь? Трахать, а там и разберемся? Нну, дорогие мои, ухмыляюсь, трахаю то я его уже дай боже больше двадцати лет, ан ничего.

Выходишь из ванной, хлопаешь дверью, подходишь. Садишься на корточки, целоваться лезешь. Целуемся.

- Фу, ну с тобой как с пепельницей целоваться! – Ох, как мы заговорили! Смеюсь тихонько, ты тоже. Целуемся дальше.



А тогда - да, у нас даже подумать то времени не было. Бесконечная череда лиц, подмосток, залов, стадионов. Бокалов, сигарет, косяков и чем мы там еще баловались? Вереница дверей, кроватей, подушек. Я вот думаю, как же ребята все это выдерживали? Это нам все нипочем, потому что у тебя был я, а я у меня был ты, а у них то даже девушек не было! Завидовали, должно быть. Йост, сцука, постоянно на нас смотрел как будто оценивая, во-первых, на что еще мы способны, а во-вторых, а правда ли …?.. Мне все время хотелось подойти к нему и усмехнуться в лицо: что, правда ли, что братья Каулитц спят друг с другом? А ты постой за дверью моего номера и послушай, что стонет Билл в середине ночи, чьи тела с характерными шлепками ритмично соприкасаются, и кто это так шумно дышит, откидывая дреды с лица. А может, ты хочешь знать, что шепчу я ему на ухо, когда мы кончаем? Всем так хотелось залезть в нашу постель! Я до сих пор улыбаюсь, вспоминая как однажды весь день висел в Интернете, офигевая от фантазии наших фанатов, впадая в культурный шок и пытаясь запомнить хоть что-нибудь, чтоб можно было потом с тобой такое сделать. Мы смеялись и позволяли им фантазировать. Кто может разобраться в нас? А никто, и нам все можно, мы же близнецы.

***

сегодня

И по сей день для меня нет ничего важнее, чем ты, и любить друг друга для нас больше, чем дышать. Ведь наша любовь старше первого вздоха на девять месяцев. Моя бывшая жена так долго пыталась поставить меня перед выбором, вся моя жизнь с ней или ты. Смешно. Когда она это поняла, собрала вещи и ушла. Уважаю мужество. Впрочем, она меня действительно любила, это тоже уважаю. Сандра, к примеру, гораздо умнее. Иногда мне кажется, что все она про нас знает. Но теперь это даже не страшно, потому что разве кого-то интересует личная жизнь двух стареющих мужиков, пускай ранее сводивших с ума весь мир. Да, братишка, забыть это сложно и самая любимая наша игра – это когда ты красишь глаза, надевая маску хищной и безумно сексуальной кошки, стреляя глазами и сводя с ума. А если ты еще и не поленился и накрасил ногти… мммм…. Улет. Я одеваю свои старые безразмерные шмотки (все, что осталось живо, висит у тебя в шкафу, у меня дома давно их нет), беру гитару, и мы поем… что бы Вы думали? Да не гадайте, правильно, правильно, In Die Nacht. Ооо, а потом бурный секс. Ведь и тебя и меня жутко заводят воспоминания нашей молодости. Все дело даже не в нашем имидже, мы же знаем. Дело в сумасшедшем драйве, который мы ловили друг от друга и от происходящего вокруг. И остановиться тогда было невозможно. Это как снежный ком, который превращается в лавину. Ухмыляюсь – романтик, черт побери. Старый пидор, мля. Ты как всегда прав. Впрочем, останавливаться тогда никто и не хотел. Отдохнуть мы иногда себе позволяли, но лишь затем, чтоб потом еще больше работать, еще больше играть, еще больше разговоров, выступлений и after-party. Йост продавал нас, и чем дальше, тем лучше мы продавались. Качественнее, можно сказать. И мы были совсем-совсем не против – ведь разве не приятно, когда ты дорого стоишь? Я трахал девочек, тебя трахали мальчики, мы трахали друг друга, и все были довольны, потому что денежки текли в карманы рекой. Хорошее было время, да. И нам до сих пор снится все это, и тебе и мне. И когда я захожу в твою квартиру и ты стоишь в проеме своей спальни, испытующе смотря на меня, я знаю, что тебе снилось. Да-да, то же, что и мне. Мы об этом не говорим, о наших снах, иногда только, как сегодня, у тебя прорывается горечь, и ты восклицаешь о том, как все было здорово. Ха-ха. Здорово, кто бы мог подумать!

Март 2015(?)

Я влетаю к тебе в комнату, хлопаю дверью, останавливаюсь. Ты сидишь, обхватив колени, забившись в угол, на полу. Хочется рвать на себе волосы.

- Билл, твою мать, что за истерика? Ты чего-то не знал, я не пойму? – когда сегодня я сказал, что мы собираемся пожениться, ты аж посерел. Сюрприз, млять? Да неужели?

- Билл, разуй глаза, о чем ты думаешь? Мы живем в реальном мире, где думать надо головой! Да никому уже сто лет нет дела до близнецов Каулитц! А я хочу нормальной жизни! Я детей хочу, понимаешь ты или нет? – ты молчишь, голову не поднимаешь. Да я и так знаю, что ты ревешь. Целый день, прямо с утра ревешь. А я хожу сам не свой и не знаю, что мне с тобой сделать, чтобы ты успокоился и ну хоть что-нибудь понял.

- Том, а… а… а мы? – все так же не понимая головы, из-под своих выкрашенных волос. Только ты постепенно перестаешь следить за собой, и у самых корней начинает пробиваться их естественный цвет.

Подхожу, сажусь рядом. Отвожу с лица прядку волос. Ты дурак. Боже, какой же ты дурак.

- Солнце, да куда ж мы денемся! Просто прекрати истерику и послушай себя. – Ты начинаешь судорожно всхлипывать, плечи трясутся, губы изогнуты, глаза красные. Разворачиваю, обнимаю изо всех сил. Нашелся бы тот человек, который бы меня оторвал от тебя, и мой мир бы перестал существовать вместе со мной. Может, тебе просто так сложно дается осознание того, что мы вместе будем всегда? Дети там или жены… Вообще это же страшно, когда понимаешь, что есть человек, который останется для тебя важнее, чем собственный ребенок.

- Я никуда тебя не отпущу, Том. Я цепляться за тебя буду, звонить буду среди ночи, чтоб пришел и целовал. А жену твою ненавидеть буду, она стонать еще будет от моих взглядов и проклинать нашу fucking семейку. – Ха, да моя будущая жена и представления не имеет обо всем об этом. А я та еще сволочь, мог бы и предупредить, по чесноку то. Она же сначала понимать не будет, в чем дело и почему ты так ее ненавидишь, с удивлением будет ловить на себе твои злые взгляды, касаться виска, пытаясь как будто стереть твое острое ненастоящее прикосновение. Будет жаловаться мне, просить поговорить с тобой, а однажды, оставшись с тобой наедине, она все поймет и ей станет страшно: "Боже, куда я вписалась?"… Сначала надеяться будет, что сможет что-то поменять, ведь Эльза же! Как же я могу бросать собственную дочь и идти нянчиться с братом, который потихоньку спивается, который постоянно устраивает истерики, который еще не справился со своей застарелой звездной болезнью и считает, что все вокруг должны за убирать за ним его говно. "И вообще, ты разве не понимаешь, что он дурно на нее влияет!"

А пока мы сидим, ты по-прежнему плачешь. Боишься, что я возьму и исчезну. Да, это страх до сих пор реален, и он точит нас каждый день, выгрызая кусочки наших сердец, заставляя среди ночи открывать глаза, проверяя себя: мой брат еще здесь? Я его еще чувствую? И я понимаю, почему тебе особенно страшно, сейчас, когда я ухожу в свою жизнь, жизнь без тебя, как ты себе придумал. Я обхватываю тебя еще плотнее, поглаживаю дрожащие плечи, и пытаюсь передать тебе хоть каплю своей уверенности в нашем общем завтрашнем дне. Целую тебя за ухом, где ты пахнешь лучше всего, без всяких парфюмов. Этот запах всегда меня возбуждает, и ты даже сквозь слезы улыбаешься, чувствуя, как на тебя реагирует мое тело. Глупо сейчас заниматься сексом, и мы не будем, но зато ты знаешь, что я по-прежнему в твоей власти.


Август 2015(?)

Моя свадьба. Ты лучишься счастьем. Все думают, что ты так рад за своего брата, и мы их не переубеждаем. За эти полгода ты не раз мог убедиться, кто есть кто в моей голове и в моем сердце. Убедился и успокоился, по большому счету. Не, ну никто не говорит, что ты не устраиваешь мне истерик, не бьешь посуду и телефоны. И устраиваешь, и бьешь, но это так, для профилактики, чтоб не забывал кто здесь хозяин.

Меня спрашивают, знаю ли человека, который может помешать … Бла-бла-бла… Даже оглядываться не надо, чтобы прочитать в твоих глазах такое явное удовлетворение осознанием своего превосходства над всеми, кто может обнимать и целовать меня на улицах, при всех. Чувствую себя так, как будто обманываю и эту счастливую девушку, что стоит рядом, и Бога, и тех, кто здесь собрался пожелать нам счастья. Вашу мать, мое счастье впервые надело на себя костюм, и стоит там, смеется над всем этим фарсом. Я, конечно, тоже смеюсь, но детей то хочется. А ты еще оценишь все это, когда она впервые назовет тебя по имени, дернет за волосы и пройдется по животу. Она же красивая, ты это увидишь, полюбишь как никто. У нее один большой отец, в двух телах, вашу мать. Ага, и мама стоит рядом, радуется, что ее детки начинают остепеняться, входить во взрослую жизнь и вся эта муть, которой пичкают нас родители, когда мы уже стали взрослые, а им еще кажется, что нет. Мама-то знает нас как никто, но ей хочется верить в придуманную ей сказку, где мы не занимаемся сексом, где мы братья, родные до осточертения, где я люблю (ну ведь люблю же! ничего, что пусто в моих глазах, когда я смотрю на нее) свою жену, а Билл жмет мне руку. Рукопожатие переходит в объятие, крепкое, братское, и мама улыбается. Как же она рада, что вся эта история с Tokio Hotel давно закончилась, нас благополучно забыли, и мы можем жить спокойно, навещая ее каждую неделю, сидеть на ее кухне, попивая чай и рассуждая о том, кто же чем теперь будет заниматься. А дома то мы палимся так, как нигде, не удерживаясь и лаская друг друга взглядами, пожимая руки под столом, улыбаясь. Твою безумную улыбку, когда ты хочешь меня, нельзя спутать ни с чем, но мама не замечает. И я ее понимаю. Меньше знаешь, лучше спишь. Очевидное-невероятное не для нее, она хочет жить спокойно, любить нас и наших детей. Но у тебя то не будет детей, мы же знаем.

И вот на моей свадьбе все спрашивают у тебя, ну а ты то когда решишься? И кто эта счастливица? Ты улыбаешься во все тридцать два зуба, говоря о том, что ооо, да, я увидел как это здорово, Вы только посмотрите на Тома, он же сияет! Георг ухмыляется, он отлично знает, что джентльмены предпочитают джентльменов, и, боже мой, какая свадьба! Какие дети! Моей дочери тебе хватит с головой. И потом, ну куда тебе дети? Как они будут расти, слыша ночью твои стоны из-под самых разных мужчин, а иногда – боже, боже, стыдливо прикрывая глаза ладонью – из-под меня. Ха, да ты вырастишь неврастеника, это же очевидно. Впрочем, понимание фактов не мешает тебе вешать лапшу на уши нашим гостям. Здесь сейчас одно правило – улыбаться как можно шире, поднимать вверх бокалы с шампанским, желать нам счастья (меня уже тошнит от нашего воображаемого счастья), восхищаться красотой моей невесты и тем, что я – да, да, о ужас! – обрезал свои знаменитые дреды. Дреды и черный костюм, ну что может быть смешнее? Ух, а сколько лет спрятано в моих волосах, которые остались лежать у тебя. И ты по ночам утыкаешься в них, пытаясь вернуть себе запахи из прошлого, тоскуя по ритму, в котором мы жили. А я как будто разделил себя на две части, оставив тебе кусок себя, что бы ты мог заниматься фетишем в те редкие ночи, когда остаешься совсем один, без меня и вообще без никого. Удивительно, ты постоянно ревнуешь меня ко всем – к бывшей невесте и нынешней жене, к будущей дочери, ко всем тем бедным девочкам, которым удавалось срывать с моих губ стоны, а со лба капли пота. А вот я тебя и твою задницу ни сколько не ревную к тем, кто умудряется иметь тебя так часто, как хочется им и тебе. Ну, не сказать, чтобы мне было сильно приятно, когда я знаю, что сейчас ты стонешь от страсти в чужих руках, и даже, сука, кончаешь от того, что кто-то из них хватает тебя за член. Но в общем это не стоит того, чтобы устраивать тебе сцены. А ты злишься на мою твердолобость, хочешь доказать мне что-то, от этого, может, и продолжаешь заниматься сексом, который тебе вовсе и не нужен. Ссорясь, мы все время ходим по краю, переступив через который так легко сказать то, что потом уже невозможно будет забыть. Осторожнее надо быть, но разве чем то можно заменить себе этот адреналин, который мы получаем, посылая друг друга на такое количество километров, которое только способна вообразить наша больная фантазия? Я вот женился, ты злишься. Она беременна, а ты злишься еще больше. Кусаешь меня злыми фразами, спишь с кем попало. Я ругаюсь, заставляю тебя предохраняться, но ни слова о том, что ты мог бы и перестать. И ты тоже молчишь, ведь мы же четко знаем, где надо остановиться, чтобы не сказать какой-нибудь гадости, которую потом обратно никак не спрячешь. Игра, да? В которой мы говорим не совсем то, что думаем, хотя отлично знаем, что думаем на самом деле. Игра, а мы победители. Ведь у тебя по-прежнему есть я, а у меня по-прежнему есть ты. Во веки веков, аминь. Как бы кощунственно это ни звучало.

Март 2016 (?)

А вот моя жена рожает, и я даже не знаю, кто больше волнуется – ты или я. Ты ходишь кругами, заламывая руки, а я курю сигарету за сигаретой. Ты постоянно срываешься на крик, обвиняя меня в черствости и бессердечности. Из-за того, что я сижу, а не бегаю по твоим пятам. Но знаешь, твое мельтешение меня успокаивает. И я чувствую, что когда увижу глаза своей Эльзы, я пропаду. И ты пропадешь вместе со мной.

Моя жена еще не привыкла к постоянному твоему присутствию в нашей жизни, ей хочется быть со мной, хочется не слышать постоянных упоминаний: Билл то, Билл это. Она скандалит. Тем более на последних месяцах ее беременности я ночевал то у Билла, то еще где-нибудь. Позволяя себе то, чего я уже долго не смогу себе позволить. Расслаблялся в самых разнообразных клубах, иногда с тобой, иногда один, но всегда готовый ко всевозможным приключениям. Это же так похоже на нашу молодость, когда мы только и знали реальность, спрятанную за входными дверьми комнат отелей и диванными подушками в чилл-аутах.

Я ухмыляюсь, а ты бегаешь. А потом подходишь ко мне, садишься и прячешь голову между моей шеей и плечом.

- Держись, - говоришь. Знаешь, что это мне нужна поддержка. Я совершенно не представляю, как существуют люди без тебя. Кто в нужный момент скажет им "держись" именно так, как надо? Кто будет утыкаться в их плечи, каждую секунду доказывая им, что они не одни? Жуть. Брррр. Глажу тебя по волосам, благодаря за то, что ты рядом. Ведь я даже не представляю себе, что такое одиночество. Когда я один гуляю по городу в темноте, расцвеченной мириадами огоньков? Так я же знаю, что ты там, дома, думаешь обо мне, ждешь меня. Мне не найти такого места на земле, где бы я тебя не чувствовал. И все те люди, которые хотят заполучить меня или тебя, получают в придачу еще одну жизнь, еще одну судьбу. Моя жена вот не понимает этого. А я даже не объясняю, я просто жду – либо поймет, либо уйдет. Зато у меня совсем скоро появится ребенок.


сегодня

А секс?.. Ммм… старый пидор, говоришь? Но твое тело по-прежнему такое же тонкое и хрупкое, только чуть более жилистое. Ты так же ни хрена не ешь, только куришь и нюхаешь. Я знаю каждую впадинку, каждую мышцу на тебе. Я знаю тебя, кто бы мог подумать – около сорока лет! И за это время мы уже до фига раз занимались сексом, но каждый раз я как будто заново схожу с ума. Нет ничего больше этого, а я люблю сильные эмоции. Даже твой кокаин этому в подметки не годится, и таким образом, мы оба знаем, что к чему в твоем "торчании".

Иногда я тебя растягиваю, иногда я вхожу в тебя сразу, без подготовки, иногда делаю тебе минет, а иногда ласкаю тебя так, что ты извиваешься в моих руках, умоляя не мучать и взять уже по-человечески. А иногда мы меняемся, и тогда уже я чувствую тебя в себе. Да, согласен, это тоже просто великолепно. Но больше всего я люблю смотреть на твое лицо, которое искажает страсть, ты прикрываешь глаза, закусываешь губу… А иногда, и это еще лучше, мы, отдаваясь, смотрим друг другу в глаза. Я как будто в самом деле чувствую, как ты перетекаешь в меня, а я в тебя. В такие моменты нет ничего, кроме наших глаз, в которых застывает мир, а где-то на периферии ты неистово входишь в меня. Ну или я в тебя. Главное видеть твое лицо. Секс с девушками? Секс с женой? Не смешите меня. Попробуйте заняться сексом со своим близнецом, и Вы поймете, что к чему.

А когда я чувствую, как ты вот-вот кончишь мне в рот, я в самом деле перестаю существовать, а оказываюсь только плотью для твоего удовольствия. Становлюсь просто проводником для твоих эмоций, для твоих ощущений, которые хлещут через край. Ты двигаешься у меня во рту быстро-быстро (или это я двигаюсь над тобой?), я сам в себе замираю, оказываясь лишь границами для бушующего в тебе шторма. Еще чуть-чуть… Вот-вот… Оооо, да. Я получаю тебя до последней капли, и ты всхлипываешь, ты задыхаешься, когда я ласкаю тебя уже после твоего оргазма.

А потом я обнимаю тебя, кладу ногу поверх твоих бедер. Ты не можешь даже пошевелиться, только смотришь счастливо и устало. Дорогой мой, что же мы сделали со своей жизнью, если смысл теперь только вот в этом? Но в любом случае, если бы мне предложили сейчас заново выбрать свою судьбу, я бы даже не задумался.

Ты засыпаешь. Опять всю ночь читал. Придуманные кем-то истории. Если бы мне в бытность мою гитаристом Tokio Hotel кто-нибудь сказал, что ты в сорок лет большую часть своего времени будешь читать, я бы рассмеялся ему в лицо. Однако тебе, видимо, не хватает своей полупустой жизни. Живешь в чужих мирах, захлебываясь, рассказываешь мне: а вот он! а она ему! а потом!.. Я внимательно слушаю. Я принимаю в тебе все, а как же иначе?

Сползаю с тебя, иду на кухню, готовить наш сегодняшний ужин и твой завтрашний обед. Или завтрак? Бог тебя знает, во сколько начнется твой день.



А самое жесткое для нас время было, конечно, тогда, когда распадалась наша группа. Как ни странно, произошло это все потому, что (даже не кто-то из нас с тобой, нет!) Густав собрался уехать в Америку. Женится он, видите ли, решил. Впрочем, ну решил и решил, ведь незаменимых людей нет, и так искренне считали все, кроме тебя. А для тебя его уход означал … просто крах. Всего того, что ты так долго и кропотливо создавал вокруг нас. Ясное дело, что именно ты был центром нашей вселенной. Но, как незамедлительно выяснилось, весь налаженный механизм просто отказался функционировать с выпадением одного составляющего. Я до сих пор удивляюсь, как все в нашем мире взаимосвязано. А я даже не отдавал себе отчета в том, как для тебя важно, чтобы мы все были рядом. Рядом, чтобы ты и дальше мог нас объединять, а мы все вместе могли что-то из себя представлять. Йост рвал и метал. Ты и вообразить себе не можешь, как он себя вел. Если бы не я, чего уж там, он бы порвал тебя. Немыслимо же! Проект века! летит к чертям!.. Из-за нелепых прихотей какой-то слишком много возомнившей о себе принцессы. Само собой, за эти слова он получил по зубам. Хорошо еще, что в тот период ты не изъявлял особого желания заниматься со мной сексом, а то мне очень долго пришлось бы пытаться объяснить тебе происхождение всех тех синяков, которыми наградил меня Дэйв. Улыбаюсь. Ну я-то тоже в долгу не остался.

А ты видел, что я просто стряхнул связывающие нас путы и стал дышать свободно. Представляя себе, как мы будем дальше жить… Строил планы. Обидно иногда, что ты так хорошо меня знаешь - все мои мысли причиняли тебе боль. Как будто я ходил по осколкам твоей мечты, не замечая их. Даже не ходил, а прыгал от радости. И каждый мой шаг отдавался в твоем сердце, а ты морщился, когда очередной осколок дробился на маленькие-маленькие части. Все, что я мог тебе тогда предложить – свое плечо, на котором ты плакал. Мы часто сидели дома, в спальне, при занавешенных окнах. В полумраке, в молчании. Ты никуда не ходил, а когда я появлялся в твоей комнате, ты мог лежать, уткнувшись головой в подушку. Мог спать в такой позе, но я знал, что даже во сне ты тонешь в этом черном омуте безысходности. Мое сердце просто разрывалось… Представьте себе близкого человека, которого в жгут скручивает от нахлынувшей боли, и представьте себе свою реакцию. Вы мечетесь. Вы заламываете руки, а он смотрит на Вас огромными глазами, в которых аж плещется черная-черная тоска. Вы поднимаете брови домиком, вкладывая в свой взгляд щемящее чувство беспомощности… Представили? А теперь умножьте все эти ощущения даже не на два, а сами на себя. Ведь он – это я. "Du bist alles was ich bin"…

Ты мог стоять у окна и курить. Еще бы, ведь теперь тебе не надо петь… Иногда я находил тебя в ванной, сидящим на полу. И опять твои глаза. Блядь, глаза, от которых никуда не деться! Я поднимал тебя, тащил в комнату, усаживал на кровать, приносил тебе поесть. Иногда даже кормил тебя. Ах, сколько во мне было нежности… Я от нее плавился. А ты принимал ее от меня с благодарностью. В моих руках ты даже мог спокойно спать.

Я ведь знаю, почему ты с собой ничего не сделал. Мысли-то были, просто висели в воздухе. Мог ли Густав хоть на мгновение предположить, что все будет именно так? Пока он не уехал, он приходил, смотрел на тебя и молчал. Ты криво улыбался дрожащими губами, и он понимал, что ты простил его. В первую очередь в нашем мире каждый за себя. Разве он виноват, что его все ждало его за океаном? А не рядом с нами?

Страшно, когда у человека отнимают мечту. Дали поиграться, а потом отобрали. Но если говорить обо мне, то я был доволен. Тем, как все сложилось – всю жизнь на самом верху я бы не выдержал. А так – можно обзавестись семьей. Ой, а у меня даже может быть ребенок!.. который имеет шансы вырасти нормальным, без всей этой грязи. Но рядом с тобой я не чувствовал ничего, кроме тебя. И твоей боли. Постепенно к тебе возвращалась жизнь, ты как будто заново учился ко мне прикасаться. Изучал мое лицо, проводил пальцем по линии волос.

Так вот, ты остался со мной только из-за меня. И мы оба это знаем. Если бы ты был один… Если бы не я… Впрочем, сложно быть благодарным себе за свое существование, если я знаю, что ты свое с радостью бы прекратил. Если бы не я. Опять же, в нашем мире в первую очередь каждый сам за себя, и я не смог тебя отпустить.

А в тот единственный раз, когда я заговорил с тобой о том, как же нам жить дальше, о том, что у нас на самом-то деле все впереди, ты просто послал меня на хуй.

***
2025 (?)

- Билл, отдай.
- Нет.
- А я говорю, отдай.
- А я говорю, нет.

Тут я, кажется, в полной мере ощутил это как клин, вбитый между нашими соединенными организмами. То есть я в любой ситуации могу предугадать твою реакцию, я знаю все твои движения, все твои мысли и вроде бы нет ничего такого, что ты можешь от меня спрятать. А тут… На меня глянуло совершенно чужое, злое существо с лихорадочными глазами. Честно-то признать, я испугался. Вроде ведь все время держишь руку на пульсе, а сейчас как будто вступил на болотистую почву, для полноты ощущений покрытую тонким слоем некрепкого льда. И я неуклюже скольжу по поверхности, поминутно спотыкаясь и рискуя, распластавшись, не встать. А самое страшное, что мне кажется, на этом болоте ты не подашь мне руки.

На столе лежит полиэтиленовый маленький пакетик с порошком. А мы сидим и смотрим на него, и воздух в комнате ледяной и колючий. Я говорю тебе: "Отдай", - а ты говоришь мне "Нет". Вот и приехали, вашу мать. Я чувствую какую-то совершенно неуместную беспомощность. И ничего глупее нет, чем спросить "Зачем?", я же сам отлично знаю, зачем тебе это надо. А самое обидное, что положение вещей не поменять, и когда я оглядываюсь назад, я даже не вижу момента, когда могло все пойти не так, как пошло. Вам знакомо ощущение того, что Вы держите свою судьбу в ладонях, и от того, что сейчас сделают Ваши руки, зависит вся Ваша дальнейшая жизнь? Я где-то читал, что в утробе матери близнецы как-то сами, что ли, выбирают, когда им там следует разъединиться из одной клетки в две. Если сделать это слишком рано, получатся просто двойняшки. Ну или если я не прав, то близнецы, которые не так и сильно привязаны друг к другу. Если разъединиться чуть позже, то получается примерно то, что мы имеем в нашем с тобой случае. А если еще позже, то выходят сиамские близнецы. Так вот, мне кажется, что я держал свою жизнь в ладонях только тогда. В гипотетических ладонях, конечно. Просто я себе не представляю, что могло случиться или не случиться, чтобы мы с тобой не сидели и не делили этот несчастный пакетик. Вариантов немного – если ты отдашь его мне, то я высыплю содержимое в раковину и залью водой, а к этому разговору мы больше не вернемся. Если не отдашь, то используешь по назначению, и мы будем продолжать играть в подобные игры.

Молчание затягивается, и я вижу наконец еще один вариант – я могу взять его сам и сделать с ним то, что хотел. Только я боюсь. Это же значит сломать что-то. Сломать твою волю? Или, использовав единственный раз возможность что-то решать за тебя, окончательно ее, эту возможность, потерять? Мне сложно просчитывать партию на несколько ходов вперед, когда надо быстро решать, что делать. Я встаю, беру его в руки и иду в ванную.


2026 (?)

А в итоге мы имеем то, что имеем. Ты не устраивал истерик, ты даже на меня не злился. Ты даже, сука, улыбаться по-другому стал. Свободнее, что ли. Ты просто взял у меня денег и купил новый. Новый пакетик. Из полиэтилена. Ну я что? А я ничего. Я с тобой, ты же знаешь. Хотите, обвиняйте меня в отсутствии воли, хотите, произносите выспренние фразы о спасении заблудших душ, о нежелании бороться и так далее. Я молча послушаю, наклонив голову. Даже глазами буду бегать, да. И губы один раз нервно облизну. А все равно в своих руках я держал свою судьбу только один раз, будучи неоформленным набором клеток. И к этому разговору мы больше не возвращались.


сегодня

Я прихожу домой, а Сандра – да, сидит на кресле в углу комнаты и читает газету. Эльза у мамы, гостит уже пару недель. Лето, солнце там, свежий воздух. Полезно. И мама в ней души не чает.

Я прохожу, сажусь, включаю торшер. Укоряю жену, что читает в полумраке. Она улыбается: "Я же у окна, мне светло…" У нас дома тепло и уютно. Прям отдыхаешь. Я закрываю глаза и вижу твои тонкие пальцы. Мне иногда кажется, что мы вообще всю жизнь должны были быть только вдвоем, и то, что мне удалось урвать у судьбы красавицу (а как же иначе!) дочь это … ну, необыкновенно, в общем. Жену жалко бывает до невозможности – и зачем ей такое "обкусанное" семейное счастье? Что ее держит около меня, в отличие от моей бывшей жены? Неужели так сильно любит? Не сказать, что меня так часто мучают угрызения совести – я в общем то, счастливый человек. Дочь. Брат. Мое все, ага. Поднимаю голову.

Сандра видит, начинает рассказывать мне что-то будничное, я слушаю, порой вставляя реплики типа "угу", "ага", "да-да" и даже бывает "нет". Она прикасается ко мне взглядом, снимая усталость, лаская и грея. Все-то она понимает. Умница, млять.

На следующее утро я, прежде чем уехать, захожу к тебе. Ты сидишь на кухне и куришь. Спать, судя по всему, еще не ложился, взгляд такой характерно больной. Я опускаюсь перед тобой, кладу голову на колени. Ты неожиданно порывисто обнимаешь меня, окуная свой нос в мои волосы, и что-то лихорадочно шепчешь. Шепчешь, а я не слышу, потому что занят тем, что пытаюсь вжаться к тебе в колени как можно сильнее, а твоя одежда шуршит на моей коже. Впрочем, мне и не надо слышать слова. Я и без них тебя чувствую. Еще чуть-чуть, и расцепляемся.

- Солнце, ложись спать, ты же весь серый, - говорю.

- Ага. Только ты посиди со мной, пока я буду засыпать.

И мы идем в спальню, и я сижу рядом. Хрен с ним, со временем, кто бы сомневался.

Глажу тебя по голове, целую в ухо и ухожу. Не забыть в машине дворники поменять, когда приеду.


Август 2020 (?)

У нас что-то вроде медового месяца. Пятый юбилей нашей совместной жизни. Я вот как раз пытаюсь собрать что-то осмысленное из кусочков мозаики, в которую превратилась моя семейная жизнь. А ни фига не получается. Она кричит на меня постоянно, а я молчу. Меня вообще сложно втянуть в скандалы и выяснения отношений. Тем более ей я могу припомнить только бесконечные упреки, вызванные мои собственным поведением. Молчу, потому что нечего сказать, а все что можно было бы произнести, глупо и неуместно. Ведь всего одна фраза то и нужна. Про любовь фраза. Ну что я могу сделать, если для меня любовь – это ты? Если без тебя я не могу ничего, ни любить, ни существовать, ничего вообще! А с тобой могу, да. Любить могу. Тебя.

А я сам дурак. Ведь когда женился, понимал, что я какой то неправильный, неполноценный. И понимал, что моя судьба – это ты. Тогда нафига были эти пять лет? Запутался я, в общем. Я ведь и любить-то ее хочу. Она красивая, умная, эмоциональная, щедрая… Дарит себя без остатка. А я, скотина, не ценю. Впрочем, она тоже хороша. Если уж такая сообразительная и все давно поняла, тогда уж либо уходила бы и не трахала мне мозг, либо смирилась.

В общем, как всегда, ничем хорошим наша поездка не закончилась. Я приехал в город и первым делом к тебе.

- Плохо мне, понимаешь? - Такое ощущение, что я песок в руках все эти годы пересыпал, а тут чуть разжал пальцы и он утек. Только руки остались в пыли.

- Том. Все же просто! Ты мне сам говорил, не помнишь? – стоишь у зеркала, хмуришь брови, морщишь нос, сжимаешь губы, кривляешься в общем. Поворачиваешься ко мне.

- Как там, как там… - ты пощелкал пальцами, поймал, - Нет бога кроме Аллаха и Магомет – пророк его. Давай уже, признай, что мы с тобой – это навсегда и это единственно возможный вариант развития событий. И перестань пытаться стать тем, кем ты не являешься. Незачем себя насиловать. Если тебе уж так необходимо, чтобы рядом была женщина, дак успокойся и стой, сука, жди ее. Если есть такая, что может принять нас с тобой и если она у тебя должна быть, значит, будет.

- Оооо, а ты фаталист, оказывается! – улыбаюсь.

- И не таким тут с вами станешь, - буркаешь ты недовольно. Садишься рядом, берешь меня за руку. Перебираешь каждый палец, растирая в ладонях.

- Том, а ты самый лучший, самый нежный, самый любимый! – звонко восклицаешь, а в глазах искрится радость, нежность, преданность и прочая и прочая. Уууу, звереныш, что ж ты со мной делаешь! Начинаешь щекотать меня, я совершенно по-девчоночьи взвизгиваю, и мы уже огромным клубком катаемся по полу, с трудом дыша от смеха и не различая, где твои руки, где мои. Замираем, взахлеб целуемся. Как все просто, когда ты рядом.

В общем, в итоге ушла она от меня. А через несколько лет я женился еще раз, на Сандре.

2018 (?)

Мы с Эльзой читаем книжку. Она сосредоточенно переворачивает страницы, тыкая пальчиком в картинки и прося объяснить ей, что на них нарисовано. Она еще толком не говорит, то есть никаких осмысленных фраз у нее сказать не получается, но отдельные слова она произносит только в шорох. Мы всегда так радуемся, когда она выговаривает то, что мы до этого не слышали! Вообще когда смотришь, как дети открывают для себя мир, пробуя его на вкус и исследуя, чувствуешь себя, во-первых, каким-то прожженным циником, а во-вторых, все время умиляешься простоте и глубине их мировосприятия. А ты в теме, как никто! Вот пришел, с порога громогласно обозначив свое присутствие. Эльза поднимает голову, задумчиво наклоняет ее, ожидая твоего появления в дверях комнаты, а потом слезает с дивана и оказывается у тебя на руках, лопоча что-то на своем, одной ей понятном языке. Ты улыбаешься изо всех сил, чмокаешь ее в одну щечку, в другую, потом в лоб, и я вздыхаю – вот оно, мля, семейное счастье. Спасибо тебе, Господи, что называется, за наши сбывшиеся мечты.

Ты смотришь поверх детских волос на меня, сканируя обстановку и выражение моего лица: все ли в порядке? что у меня с настроением? - замечая самые незначительные детали и уделяя внимание каждой мелочи. Ты ведь проницательный у меня, чертенок. Убеждаешься, что все просто великолепно, начинаешь баловаться с Эльзой, то подбрасывая ее вверх, отчего она смеется и визжит, то наклоняя вниз, где она сбивчиво улыбается и даже как будто всхлипывает остатками смеха.

Ты улыбаешься мне спокойно и задумчиво, только в глубине глаз еще дрожит смех и любовь к моей маленькой дочери. У тебя, видно, сегодня все в порядке. Никто тебя не трогал? Никто из твоих многочисленных мужчин не заходил и не трахал тебя, отчего ты не взвинчен и даже не близок к истерике. Ух ты, сегодня я даже имею шанс провести время со своим братом в милой домашней обстановке.

Эльза бегает вокруг тебя, заявляя о чем-то дико-дико важном громким басом. Мы в голос говорим ей: "Да что ты!", после чего ты садишься рядом, спрашиваешь о работе, о моей жене, а я рассказываю тебе, как идут дела, иногда взмахивая руками и пытаясь искоса заглянуть тебе в глаза. Предлагаю прогуляться на набережную, к нашему любимому ресторанчику с деревянными столами, где нас знают. А мы все время заказываем там одно и тоже, чтобы нас при входе спрашивали: "Как обычно, да?" – это, наверно, попытка воссоздать атмосферу далеких дней, когда каждая собака знала, кто такие близнецы Каулитц.

Озадачиваем Эльзу поиском штанишек и носочков, после она подставляет ноги, чтобы мы все это дело на нее одевали. Ребенок – это же чудо, Вы не находите? По-моему, она самый жизнерадостный человек, которого я когда-либо видел. Мы идем по улице, она идет между нами, держа нас за руки, и мы, не сговариваясь, одновременно начинаем вспоминать наше детство: - А помнишь?.. – А вот тогда!.. – А ты!.. – А мы!..

Самые сладкие воспоминания. Чистые. А еще мне интересно, вот когда вырастет моя дочь, узнает, кем и когда мы были, начнет читать про нас то, что останется к тому времени, она разберется во всем? Увидит, что здесь правда, а что нет? И что она поймет, когда будет вспоминать обо мне и о тебе? Я боюсь, что меня уже не будет рядом, чтобы я смог ей что-то объяснить. Но почему-то я практически уверен, что все она воспримет правильно. Когда мы втроем, я чувствую себя настолько цельным, насколько вообще может быть. И это ощущаете и ты, и она. Ну что тут можно неправильно понять? Я бы вот так хотел жить всегда. Чтобы ты рядом, чтобы она с нами. Правда я почему-то совсем не представляю, что будет, когда она вырастет…

При входе нас, конечно, спрашивают: "Как обычно, да?" – мы довольно улыбаемся друг другу, после чего ты заявляешь: "Да", и мы идем к столику у окна. Официантка немножко сюсюкает с Эльзой, предлагая напоить ее чаем и угостить тем, что всегда заказываем мы. Ну можно, да.

- Том, послушай, а ты никогда не думал о том, что Эльзе, может, нужна сестричка или брат там? Мы вот с тобой вдвоем всегда были, я даже не представляю, как ребенок один расти может.

Я растерянно поднимаю на тебя глаза, пытаясь вспомнить, думал ли я об этом, и если думал, то что решил.

- Эээ, ну… Вообще то я не хочу больше детей, пожалуй. Тем более от своей жены. Ты же видишь, у нас проблемы… Мне вообще приходит в голову мысль с ней развестись. Ну, может, не сейчас, может, через год. Нервная она больно.

- Развестись? – ты удивлен, потому что считал, что я изо всех сил хочу сохранить наш брак. Я то хочу, но иногда, в такие моменты, как сейчас, когда мы втроем, мне начинает казаться, что никакая женщина мне вообще и не нужна. Только ты и Эльза, которая сосредоточенно дует на чай в чашке, держа ее двумя руками за бока. Ты тоже переводишь взгляд на нее, улыбаешься, предлагая помочь ей. Она протягивает тебе чашку.

- Ну может быть. Пока не знаю. Но дети?.. еще?.. зачем? – искренне не могу понять, как в моем сердце может поместиться еще кто-то, кроме Вас двоих.

Возвращаемся домой, укладываем мою дочь спать, укрывая ее одеялом и засовывая ей в руки плюшевую мышку, без которой спать она принципиально отказывается.

Ты вызываешься посидеть с ней, а я выхожу на кухню, открываю ноут и начинаю смотреть почту, надеясь, что там не окажется ничего срочного. Выходной на то и есть выходной, чтоб не забивать себе голову проблемами, требующими решений немедленных и непростых.

Ну в общем, вроде ничего критичного. Встаю, подхожу к окну, закуриваю. Вон на другой стороне улицы твой дом, в окне бьется занавеска, потому что оно закрыто не плотно. Опять ты, недотепа, ушел в спешке, торопясь оказаться у меня. На ходу небось бутерброд доедал, смешно прыгая и пытаясь просунуть ногу в ботинок. Дите, что тут говорить. Хм, а у нас получается часа два свободных, пока она не проснется. И чем бы заняться? Улыбаюсь, потому что мысли принимаю характерный оборот, и я вспоминаю вкус и запах твоей кожи.

Тут ты обнимаешь меня сзади, целуя куда-то под волосы сзади на шее. Кладешь голову мне на плечо, и смотря в окно, замечаешь занавеску.

- Ну да, торопился, торопился. К тебе, между прочим, торопился.

Я разворачиваюсь в твоих руках, зубами хватаю тебя за нос и замираю. Закрываю глаза… Ох, Билл… Начинаем целоваться. Ты прижимаешь меня к подоконнику, упираясь в меня бедрами, я держу тебя крепко-крепко, силой своих рук заставляя тебя таять и извиваться в моих объятиях. В ранней юности нам было очень-очень интересно, как выглядят наши поцелуи, поэтому я иногда ставил тебя боком к зеркалу, чтобы можно было подглядывать, как мы целуемся. Получалось либо подглядывать, либо целоваться – толком я так ни разу ничего и не увидел. Я порой жалел, что не могу посмотреть на это со стороны. Или что никого нельзя позвать посмотреть. Я бы глядел на нас жадными глазами, кусал губы, дрожал от возбуждения, сплетал и расплетал пальцы в замысловатые фигуры. А может, я бы даже вздрочнул, извините за выражение, на все это. А мы по-прежнему целуемся, и твои ресницы дрожат, и ты сжимаешь их, чтобы еще больше, еще сильнее, еще яростнее можно было сплетаться языками.

Мы даже не сразу осознаем, что надо друг от друга оторваться, когда за твоей спиной звучит удивленно: "Папа? Дядя?"

Я морщу нос в тихом: "Блядь…", и мы разлетаемся по разным стенам, еще тяжело дыша и затравленно взирая на Эльзу, замершую в дверном проходе с мышкой в руке. Мышка, видно, по полу волочилась, когда она шла к нам на кухню.

Ты первый приходишь в себя.

- Эльза! А ну-ка марш в кроватку и спать! Что это мы тут делаем?! – Эльза разворачивается и бежит в комнату, а ты спешишь за ней. И я даже в походке твоей вижу стыд, страх и неловкость. Сложно выдумать ситуацию нелепее. Впрочем, я думаю, она забудет скоро то, что видела. Забудет ведь, да?

Ты возвращаешься.

- Билл, какого хрена ты за собой дверь не закрыл? Какого хрена ты не убедился, что она уснула, прежде чем приставать ко мне?! – шиплю на тебя, замечая, как ты нервно щуришь глаза, начиная злиться на себя, на меня, на нас обоих и на все это глупое и совсем не смешное положение, в котором мы оказались.

Слово за слово, и мы шепотом кричим друг на друга, обвиняя тебя и меня в том, что произошло. А в первую очередь в том, что все так неправильно и нелепо. И что нам надо прятаться даже от собственной дочери. И мы оба от этого устали, а внутри притаилась какая-то странная обреченность и осознание, что сделать с этом ничегошеньки нельзя. Вашу мать, ну как же так? Ведь больше всего на свете я бы хотел, чтобы мой ребенок был и твоим ребенком… Чтобы мы в этом гребаном ресторанчике могли за руки над столом держаться, а официантки бы завидовали такой красивой семье с прелестной девочкой.

- Билл, блядь, я больше не могу. Уходи, слышишь? – ты замираешь, как будто я тебя ударил. Как будто все, что мы в запале кричали друг другу, было шутя, а по-настоящему обидел я тебя только сейчас. Показав, что я слаб. Что я устал. Устал бороться за наше право быть вместе именно так, как нам хочется.

- Том, подожди, - пытаешься остановить меня, подходишь, дотрагиваешься до меня, чтобы успокоить. Чтобы притвориться, что я ничего страшного и не думал.

- Я непонятно выразился? Уходи, я сказал. Уходи, я не хочу тебя видеть. – ну вот, ты отскакиваешь, замираешь, а крылья носа дрожат, но взгляд уже колючий. Ах так, ты думаешь? Ах так? Ну хорошо, я уйду. Вот и сиди тут один. А мы сексом ведь хотели заняться… Тут ты не выдерживаешь, убегаешь. Я подхожу к окну, упираюсь в стекло лбом, а внутри пусто так, как никогда. И ты, и я знаем, что скоро мы снова будем вместе, просто нам придется придумать еще одно правило, что-нибудь в духе "не целоваться у меня дома", но когда мы смиримся с тем, что мы можем любить друг друга только за закрытыми шторами, будет горько-горько так, и пусто, и противно, как будто мы предали что-то святое. Но я уже устал. Как же я устал… Вытаскиваю сигарету из пачки и оборачиваюсь в поисках зажигалки. Вашу мать, неужели ты и зажигалку умудрился засунуть в свои карманы? Наверно, она попала к тебе в руки, когда мы застыли, глядя на Эльзу, стоящую в дверях. Задумчиво смотрю на сигарету, пальцами стираю ее в порошок. Разбить бы что-нибудь, что ли.

сегодня

А знаете, за что я больше всего люблю жизнь? Если сегодня все плохо, и я чувствую внутри только глухую обреченность, и хочется закрыть лицо руками и сидеть, утопая в темноте собственных ладоней, то завтра случается что-то или кто-то, что (или кто) заставляет Вас улыбаться. Смеяться. Разговаривать. И жить чем-то другим. Все так часто меняется! И сегодня мы совершенно не можем себе представить, какими мы будем завтра. Это необыкновенно, согласитесь.

А еще я знаю, что моя жизнь состоит как будто из разрозненных кусков. Ты говоришь, что это от того, что я не цельный человек (нашу мать, а ты как будто цельный?), а мне нравится. Днем я живу в одном мире, с его нелепостями, глупостями, с такими часто происходящими событиями и меняющимися декорациями. Тогда, днем, я не думаю о тебе постоянно. Так, на фоне. Это спокойно и даже, я бы сказал, умиротворяюще. А когда я еду домой, останавливаясь на светофорах или стоя в пробках, я мешаю куски своей жизни в какую-то неясную массу. Думая то о тебе, о том, куда мы сегодня пойдем, о том, как ты вчера просыпался на моих руках, что ты ел сегодня и ел ли вообще, то о сегодняшних своих разговорах в попытке не забыть то, о чем надо будет думать завтра днем. Ну а когда я приезжаю и ищу глазами свет в окне на твоей кухне, и тороплюсь выйти из машины, сгребая сегодняшние свои покупки, и тороплюсь дойти до двери, то в голове, конечно, остаешься только ты. И я захожу к тебе, чуя, как ты ждал меня сегодня, как ты рад наконец-то видеть меня, как ты первую секунду замираешь, силясь разглядеть, какой я, а потом бросаешься мне на шею, и мы качаемся вдвоем, и молчим, и улыбаемся - я тебе в волосы, а ты мне в ухо. И ты отстраняешься от меня, и тараторишь. Что же может быть важнее того, как ты сегодня сам (сам, Вашу мать!) пожарил себе яичницу, и даже съел ее, того, как кассирша в магазине чуть не дала тебе сдачи в два раза больше, чем нужно, того, что твои очки пора бы и выкинуть и заказать новые, того, что в Интернете сегодня ты чуть не разругался с кем-то в пух и прах. А я слушаю тебя, кивая и любуясь тобой. А потом ты резко останавливаешься, как будто что-то вспоминаешь, и говоришь: "Том, Том, а как ты сегодня?", - и я начинаю неторопливо рассказывать тебе о моем сегодня. И мы идем курить, и ты меня внимательно слушаешь, наклонив голову, как будто проживая мой день вместе со мной. А потом я ставлю чайник, показываю тебе, что я принес к чаю, ты радуешься, как ребенок. "Вкусненькое", так ты называешь сладости, которые я для тебя покупаю. "А вкусненькое сегодня есть?"

Ну и самая приятная часть вечера – мы с тобой идем гулять. Представьте себе, мы даже за руки держимся. "Старые пидоры" - по-прежнему актуально, м-да. Но это счастье, согласитесь? И нам больше ничего не надо.

А вокруг! Билл, да ты только посмотри, что вокруг! Старый город, огромное темное небо. Небо светится – это город под ним. Улицы, прохожие, которым мы явно не нравимся. А мы им улыбаемся. Ты из-под своих черных очков, чуть зажато, и я – из всех сил: видите, видите, я счастлив! И асфальт под ногами, и тротуарная плитка, которая его сменяет, и множество окон, за которыми люди – Вы не поверите! живут! - и шум машин совсем рядом – все это наполняет меня чем-то таким большим-большим, что я, наверно, даже свечусь изнутри. Ты смущенно оглядываешь меня, как будто стесняясь того, что я чувствую, но ты доволен. Меня скребет немножко, как будто за сердцем, от того, что ты так не можешь. Надо, наверное, добавить – теперь не можешь? А впрочем, бог с ним, я в самом деле чувствую, как вокруг нас происходит жизнь, закручивая пружины и готовя нам то, чего мы совсем-совсем не ждем. Ничего, солнце, я поживу за двоих, ты будь только рядом, хорошо?

А ночью, после того, как мы друг от друга оторвемся, я буду держать тебя в своих руках, и мне будет так хотется тебя защищать, баюкать, любить, греть и никуда-никуда не пускать, что будет казаться, что я умру сейчас от того, что нельзя так много чувствовать. От того, что это рвется изнутри и вовнутрь, от того, что захлебнуться хочется в тебе. Или поглотить тебя. А ты сонно и довольно будешь хлопать глазами, иногда щуриться мне в лицо и сопеть. А потом заснешь. Ну а я, как водится, еще полежу, обмирая от чуткости, от нежности, от тепла. От любви, в общем. А утром я поеду на работу, чтобы забыть думать о тебе до вечера. Ну говорю же, на заднем фоне я всегда тебя чувствую. А днем мы даже не созваниваемся. Обычно. Ну, если ничего с тобой не случилось. Чтобы вечером быть еще больше друг для друга.

Это чем-то похоже на сказку. Сандра просто уехала, и уже две недели я живу у тебя. Но согласись, слишком много сладкого иногда просто надоедает и навевает скуку. Впрочем, мы же достаточно хорошо знаем жизнь, чтобы постоянно ждать от нее сюрпризов.


сегодня

На самом деле я совершенно не понимаю, как человек может быть одновременно так счастлив и так несчастен… Как мы с тобой. Ведь ты рядом, что еще мне нужно? Но тогда почему на меня постоянно накатывает чувство какой-то дикой безысходности, что ли… Где же мы ошиблись? Как разобраться в своей жизни, как понять? Мне кажется еще, что сейчас то самое время, чтобы смотреть в себя и пытаться осмыслить произошедшее за эти годы. Вот только я боюсь, что когда я все осознаю… Зачем будет жить? А если совсем честно, то чего ж я себя обманываю? Мы и так с тобой, как одно целое, живем низачем.

Каждую ночь в заветные пятнадцать минут перед тем, как заснуть, я перебираю по мгновениям нашу жизнь, чтобы поймать момент, когда я почувствовал: "Something's going wrong!". Где, как мы так что-то упустили? Когда в 14 лет, держась за руки, взбирались на, так сказать, музыкальный олимп? Когда изумляли всех вокруг своей детской непосредственностью, искренностью? Когда замолкали и улыбались друг другу так, как было понятно только нам? Или, млять, я ошибся именно тогда, в животе у матери?! Ну как так, как так может быть, что самое правильное в моей жизни решение могло сделать нас тем, чем мы стали? О Боже, Боже, Билл… Мне так хочется стоять перед тобой на коленях, просить, да просто умолять тебя, чтобы ты меня простил. Но мы же так часто чувствуем одно и тоже, и я боюсь, что в этот момент я увижу в твоих глазах не желание и возможность отпустить мне мои грехи, а аналогичный крик "Если можешь, прости!". И что же мы будем делать тогда?

А Вам, наверно, знакомо ощущение того, что все у Вас еще впереди? Когда Вы молоды, и Ваша кровь горячая, а эмоции Ваши искрят, что для окружающих подобно разрядам тока? Когда Вы свято уверены, что любые вершины будут Ваши, когда Вы не сомневаетесь в хэппи-энде (Вас никогда это не удивляло? Конец вообще то у всех один, в самом деле). А еще – когда рядом есть ОН. Человек, для которого горят Ваши глаза. Чьи глаза горят для Вас. И весь мир у Ваших ног, да. Вот именно это мы так любим в наших с тобой воспоминаниях. И кажется полным абсурдом, что мы все еще те же, в общем-то, все еще держимся за руки и ждем самого главного, что должно с нами случиться. А жизнь проходит мимо, озадаченно и холодно взирая на двух мальчиков-подростов-мужчин, которые, кажется, так и застыли, глядя друг другу в глаза, чем-то напоминая статуэтку, которую нам подарили на восемнадцатилетние, два соединенных человечка, помнишь? Люди ищут свою половинку, свою любовь, свою судьбу, а мне иногда кажется, что меня некрасиво кинули, дав мне только продолжение моего я, патологическую зависимость от собственного брата, неправильную, но такую огромную любовь…

Еще иногда я думаю, что я маленький мальчик, который до сих пор пытается собрать кубик-рубик, а ты понял все давно-давно. Все то, что мучает меня ежедневно. А ты видишь шрамы от этих порезов в моих словах, в том, как я целую тебя, как обреченно занимаюсь с тобой любовью. И ты молчишь. И продолжаешь жить только для меня. Что же может быть страшнее?

сегодня

Очередная пьянка. Я стою с бокалом виски в руках. Полумрак, тлеющая сигарета. Поднимаю бокал к губам, понемногу отхлебывая. Сегодня я у тебя не был. Видел только в окно, как ты выходил в магазин. В черных очках, блядь. Рыдаем и аплодируем – вот идет Билл Каулитц, гребаная звезда начала тысячелетия! Какого хрена ты очки то носишь?!.. Боишься, что тебя узнают?

Я начинаю злиться. Ты сидишь и ждешь меня теперь? Дорогой мой, а может, уже хватит? Мне иногда кажется, что все мне до смерти надоело. Вот как сейчас. Бросить все и уехать с дочерью на Мальдивы какие-нибудь. Чтобы она мне рассказывала о своей любви школьной. А я ей, так и быть, про свою молодость расскажу. Песочек, море, закат. Идиллия. А то что? Бред какой-то происходит в нашей жизни, согласись? У меня уже пару месяцев длится "вечер воспоминаний", а после очередной порции алкоголя мне кажется все до жути бессмысленным. И ничего нового я сейчас не надумаю. Ты, я, мы. Заколдованный круг какой-то. "Хули толку, Билл?.." Вчера вот я пришел к тебе, устроил скандал и даже, пожалуй, истерику. Сопливую пьяную истерику. Что-то выяснял. Объяснял. Что нельзя так жить, как мы живем. Что все это глупо. Что хочется обдолбаться с тобой напару и сдохнуть наконец-то. Потом сдирал с тебя штаны, и захлебываясь ругательствами, пытался дотянуться до тебя ртом. А ты, конечно же, сука, застыл, даже отталкивать меня не пытался. Классика жанра. Несчастный Билл. Ну давай, еще подрожи губами, я оценю. Да мне можно все! Нет и не будет ничего, чтобы ты мне уже не простил. Ненавижу тебя.

Меня неожиданно выдергивают из моих мыслей:

- Оооо, герр Том, добрый вечер! – я озадаченно оглядываюсь вокруг, замечая рядом какую-то выкрашенную диву, замечая, что сигарета уже стлела до моих пальцев, что люди в центре зала в кучках о чем-то оживленно болтают. Внутри поднимается злость на то, что я тут совершенно левый. И ни к чему. И вместо того, чтобы, как обычно, быть душой компании, я бултыхаюсь в нашем с тобой болоте. Да что ж за наказание-то такое?! Я включаю ленивую заинтересованность в глазах и томно поднимаю взгляд.

- Дорогая Герда, безумно рад Вас видеть! Как Вам сегодняшний праздник? – она хлопает ресницами, и мы начинаем играть в игру "апочемубынамсегоднянепереспать". Пожалуй, этот стремный секс мне сейчас не помешает. Изображаю очаровашку Томми, она с ходу подхватывает. Рассуждаем о том, как здесь все "не о нас", и что нам мешает куда-нибудь тихонько свалить. Я уже прикидываю, есть ли у меня в машине презервативы. Направляемся к выходу. И тут она спрашивает:

- А как дела у Вашего брата? Я слышала недавно, что он …мммм… болеет? – выговаривает с таким мерзким сомненьицем, что нам обоим тут же должно стать ясно, от кого и когда она могла такое слышать. Болеет… Да торчит он, вот что она пытается мне сказать. Какие мы все осведомленные, вашу мать. Обязательно надо залезть в говно какое-нибудь. Задеть меня. Деточка, зачем? Поджимаю губы, пытаясь сдержать себя. Глаза сами собой щурятся, загораются. Ну еще, сучка, хоть слово…

- Том, а почему он сейчас такой затворник? Это, право, нелепо как-то. Все же давно закончилось с вашей группой, мы были бы так рады видеть его иногда. Я пару раз встречала его на улице, он такой несчастненький… - в моей голове как будто что-то взрывается.

- Заткнись.

- Ч-что-о?..- она останавливается. Прям в каждом движении невинное удивление.

- Заткнись, я сказал, - сдергиваю ее с места за руку, волоку за собой. Не будем долго искать, где и как сделать "это", трахну ее прямо в машине. Она ведется, думает, что я играю с ней так. Ахх, резкий и мужественный Том Каулитц! Ну ничего, мы еще посмотрим…

В итоге отымел я ее грубо и жестко, да еще и в задницу. Она сползала с меня дрожа, на бедрах, как водится кровь, губы искусаны, глаза заплаканы.

- Ну-ну, дорогая, не ругайся. Все будет хорошо, - собираю ее быстро, выталкиваю из машины, срываюсь с места.

Тревожно на душе с чего-то. Как ты там?..

это жесть.

a girl. a liar. что прям так таки так?.. блин, наверно ты права, не стоило этот фик сюда тащить. вчера сама перечитала, поругала себя за неосторожность - это как обычно бывает, когда в начале кажется возможным писать про них такие вещи, которые бы сейчас в жизни не написал.
а с другой стороны мне говорят, что это просто один из.
в общем, я не знаю.
но они же вместе *растерянно пожал плечами

djokkonda
нет, написагно хорошо. и конец... нравится.
знаешь, прсото я ... черт как бы так выразить. есть такие фики, в которых герои постоянно варятся в каком то бульоне из всох чувств, эмоций и обстоятельств. и прошлого. им тяжело, и мне тяжело.

на самом деле блин это хорошо! потмоу что я счасто сама думаю - а что через 20 лет? а через 30? будут ли они? счто будет с ними? черт, это же действительно возрастное. и кто будет поклонником цеста когда им будет даже не под 50, хотя бы просто под 30?
черт, я позорно реву.

хорошо, честно, оч хорошо. жестко, но это от того, что реалистично

не все же флафф читать и писать, верно?

a girl. a liar.
фух *выдохнула
наверно, за этот свой фик я переживаю до сих пор. написан черт-те когда и черт-те как, но комменты я к нему читаю так, как будто вчера его выложила.
спасибо.
ты знаешь, их сила в том, что они вместе, как ни крути. и осознание этого факта всегда для меня как впервые, и, пожалуй, он лучше всего другого, что я о них знаю.

djokkonda
это сильный и противоречивый фик, за него стоит переживать

тебе спасибо

и сила и слабость, но сила, конечно, больше

a girl. a liar.

ох. Даже сказать нечего. В смысле слов не хватает.
Я вот поняла, что мы рисуем для них, нет - о них - твинцестную сказку, но не предполагаем, чем это все может закончится. А тут твой фик...
Пожалуй, это дало мне пищу для размышлений. да... теперь я, пожалуй, буду заглядывать в будущее тех героев, о которых захочу рассказать.
Спасибо большое.

Пчел ты знаешь, мне не один раз говорили, что этот фик побуждает того, кто его читает, задуматься... и, наверно, для меня на самом деле эти слова важнее всего. потому что у них действительно есть будущее, и мы, конечно, не знаем какое, но они в первую очередь живые люди, а не герои "твинцестной сказки", как ты выразилась)

спасибо тебе большое!

вот я, с чего-то захотел перечитать...) охх, тяжело, но я рад, что нашел здесь и не надо было раскать по форуму)

птерадактель омг. всегда почему-то очень страшно читать новые комменты к этой записи.

а я рада видеть тебя здесь - впрочем, уже сказала, но все равно))

омг. страшно. и даже задумываться об этом не хочу.

написано хорошо, очень хорошо.

_Capricorn_ спасибо)

не хотела никого пугать

сильно, жестко. хорошо. спасибо

Bee4 спасибо!)

а я думала ты его раньше видела) когда я только стучалась на гелоген, зимой, я же тебе писала?) потом и ссылку кидала на свою тему на черном форе, а там с этого фика все и начиналось)

djokkonda веришь
, как то наверное упустила тогда( кстати, подай еще раз заявку на гелоген, а то там в нужном месте твоего ника нет(

убило.) как-то так болезненно все и тягуче, что одновременно хочется и не хочется читать такое.)
спасибо за фик.)

Perfect Zero спасибо за коммент)
в общем-то все и задумывалось болезненно и тягуче, это да. сама бы не знаю, стала бы сейчас читать такое, честно-то говоря)

я сама не ожидала, что прочту что-то подобное, потому что обычно обхожу стороной такие темы) но понравилось, так что не зря взялась))

я перечитала все твое.


а это я проглядела первый раз.
я не могу не сказать. На сколько пробирает до мозгов и на сколько здорово написано.
спасибо тебе за это!!!
переосмысливаю вообще все после прочтения

Браво, браво, браво тебе!!!!

Инки мамачга!! всегда очень удивляюсь-пугаюсь когда выпадают комменты к этому фику, а тем более такие))
вай, спасибо большое)
а почему переосмысливаешь?.. вроде тут же ничего такого радикального нету

djokkonda а чего пугаться на шедевры))))))
а радикальное и не надо, надо вот так, конкретно
это очевидная возможная альтернатива, хотя не дай бог, и твинцест, вот такой какой может он быть, и как тяжело и хорошо одновременно.
и как картинка у тебя четко сложилась.
наверно я все пытаюсь осмыслить твинцестные отношения в развитии так сказать.
извини, что я так сумбурно.

Инки да нет, что ты, не сумбурно, понятно все)
спасибо еще раз!