а я тоже влюбилась на работе!)) Слава мне грозился-грозился, что все это так и происходит, а я отмахивалась. а оказывается, Слава-то был прав и еще как!)) мама говорит - чего ты всем рассказываешь, зачем, счастье мол оно такое; а мне хочется каждому, каждому, смотрите, какое оно чудесное, и как это все просто и прямо вот тут. !
на волне почти посмотренной SMTM3 таки отыскала старый лайв, который прям не выходил вчера из головы. хз правда, откуда я там взяла какую-то лили, если никакой нет в помине, но все же, все же. лайв оказался прям под рукой в ближайшей папочке; и, конечно, все это до фига интересно. все тот же между прочим БиАй и его глаза, и тут же под горячую руку посмотрела свежий Zutter из Китая, и все эти вопросы сцены... интересно до фига. это если еще не вспоминать про Гуфа и всяческие штуки о харизме, которую можно щупать, когда она вот тут, и нельзя никак иначе, хоть и, ну, при всех очевидностях и логичной экстраполируемости. но про БиАйя даже интереснее, и про эти вещи, кто может что, и что приходит потом, как это становится, когда за спиной сотни концертов. короче, суп в голове; и еще с тоской вспоминала Снитч и Даймондс, вот оно, мое тру, идеальный образчик. был, ну, в смысле)
После полудня Джиен обычно плачет - если не выходит поздороваться с Дами.
Если выходит, то сценарий меняется. Джиен облокачивается на косяк, лямка потрепанной черной майки сползает с плеча, и Дами в этом месте почему-то улыбается. Она не говорит ничего, не сказала ни разу, Джиен просто ей кивает и наблюдает, как она всовывает ноги в туфли, что-то среднее между туфлями и ботинками, на невысокой шнуровке, наблюдает, как она наклоняется, чтобы поправить язычок. Дами улыбается, но Джиен много бы дал за то, чтобы она хоть что-нибудь сказала, он думает об этом почти каждый раз почти одинаковыми словами, но она не говорит. Она улыбается через плечо, вскидывает руку в прощальном жесте, хитро моргает и уходит, больше не оборачиваясь.
На этом месте Джиен начинает тосковать, впрочем, не так уж и настойчиво, он долго и сосредоточенно жует губу, а потом идет к себе. Сегодня с Дами они больше не увидятся, хотя она скоро вернется, и, наверно, ее увидит Сынхен, Джиен обычно слышит, как они здороваются за дверью. Если, конечно, Сынхен сегодня придет.
Мысль переламывается - и вот тут он обычно либо звонит Сынхену, если не выходит, пока Дами собирается, либо решает, что надо скинуть напряжение, и тогда он дрочит. Со злым, безнадежным отчаянием, рука двигается отрывисто и сердито, Джиен дышит часто, жмурится, а разрядка ожидаемо не приносит облегчения. Винить некого, ни чертового Сынхена, ни кого-то из других, более далеких или более близких, Джиен перебирает их по именам в телефонном справочнике, хотя толку от этого мало, позвонить он может одному лишь Сынхену. День бесконечен, и ни слезы, ни оргазм не приближают его к завершению, череда одинаковых дней делает Джиена больным, и конечно же, у него нет ни одной хоть мало-мальски завалящей идеи, как можно прекратить этот кошмар.
Сперва он с идиотски ожесточенным упрямством пытается считать дни - записывает их в ежедневник, на одну и ту же страницу, потом на разные, с начала и с конца, вырывает их, прячет, одну даже съедает, не всю, но небольшой кусочек с датой и порядковым номером. Никакого эффекта, с утра та же самая страница оказывается в блокноте снова, девственно чистая, а компьютер все так же показывает двадцать седьмое июня, понедельник. Джиен звереет, плачет, выходит делать себе чай, провожать Дами, дрочит, звонит Сынхену, снова плачет, потом засыпает, а с утра ничего не меняется. Двадцать седьмое июня становится константой, вздыхая, думает про себя Джиен, и ему хочется развлечений.
Выбор у него невелик, и звонок Сынхену определенно не на первом месте в топе, но все же это лучше, чем ничего.
- Алло, - глухо, тяжело произносит Сынхен, и Джиен вздыхает еще раз. Скотина, думает Джиен, ему хорошо, он где-то дома, у него происходит что-то, о чем его не спросить, и потом обязательно происходит что-то еще, происходило вчера и будет происходить завтра, а Джиен заперт в собственной квартире, собственной комнате, собственной голове, и у него не происходит ничего. Ни-че-го, ни единого чегошеньки, и Сынхен может быть не виноват сколько угодно, но на самом деле он все равно виноват.
- Ты занят? - вкрадчиво спрашивает Джиен, и между ними повисает пауза. Шершавая и округлая, она прыгает от одного к другому, Джиен прищуривается и сжимает зубы. На окне колышется занавеска, Джиен фиксирует ее движения с внимательностью хищного зверя в засаде. Может быть, Сынхен знает, что за этим последует, но не факт, что его что-то может спасти, Джиен не отступается на полпути.
- Дами говорит, она хочет замуж.
- Дами говорит, она хочет детей.
- Дами говорит, я буду жить с ней, даже если она выйдет замуж, и мои племянники будут смотреть по телевизору мои выступления.
Занавеска хлопает, Джиен даже не вздрагивает. На самом деле ничего подобного Дами не говорит, наоборот, она радуется за них с Сынхеном, когда все хорошо, подтрунивает над Джиеном, когда тот в хандре, обеспокоенно заглядывает Сынхену в глаза, когда чувствует, что назревает плохое. Двадцать седьмого июня Дами ничего не чувствует, Дами уходит из дома, хитро моргая через плечо, а еще двадцать седьмого июня Дами здоровается с Сынхеном, и ее голос безмятежен и высок. Здравствуй, Сынхен, говорит она, и само собой, он отвечает ей, здравствуй, нуна, а потом оставляет ботинки у входа в прихожей и идет к Джиену. Черт бы его побрал, он идет к Джиену.
- Здравствуй, Сынхен, - невпопад повторяет Джиен за Дами в своей голове, - а ты слышишь меня?
Сынхен молчит, но Джиен знает, что он слышит, дыхание шуршит в динамике. Джиен знает, что ему стало немножечко хуже, чем было в начале, но это далеко не конец.
- Я слышу тебя, Джиен. Прекрасно слышу.
Но лучше бы не слышал, определяет Джиен несказанное, и его взлелеянная еще одним бестолковым, бесконечным утром холодная злость густеет.
- Все плохо, Сынхен.
- Я жалею, Сынхен.
- Не в детях дело, хотя и в детях тоже, у меня все еще может быть, и ты знаешь, с кем. Но жалею я не поэтому.
Сынхен не спрашивает, почему, да и Джиен не уверен, так уж он в самом деле жалеет, но правила игры жестоки и конкретны. Он знает, как воткнуть нож в Сынхена и провернуть, и что с того, что большую часть времени ему не хочется этого делать? Довольно того, что хочется иногда, и это само по себе достаточно жутко, чтобы быть отдельным, вполне самостоятельным, засчитывающимся Джиену ударом.
- Я просто не могу перестать. Просто не могу и все, понимаешь, Сынхен?
- Это как болезнь, чертова зависимость, наркоманский бред, героиновый приход, героиновые ломки.
- Да, Сынхен?
Такой разговор не первый, квинтэссенция всех подобных разговоров, фраза оттуда, фраза отсюда, ломаный, неправильный паззл, сродни обожаемым Сынхеном произведениям искусства, которые Джиен рассматривает, наклонив голову и не комментирует, хотя от аномально-вычурных, не всегда сильно-то художественных линий и гадких цветов ему становится не по себе. Но в разговорах, подобных сегодняшнему, говорить можно что угодно, это правда и не правда одновременно, точь-в-точь по тем самым правилам, по которым играет Сынхен, и это в своем роде месть, способ отыграться, тем более что в существующих условиях Джиен ощущает себя безнаказанным. Что тот Сынхен, что разговор с ним, да вся его жизнь теперь - горячечный бред, без перерывов на обед или тихий час.
- Мне кажется, я ненавижу тебя, Сынхен, ненавижу за то, что не могу перестать... - любить, должен сказать Джиен, но у него не поворачивается язык, он сглатывает слово и начинает заново. - Клянусь богом, я ненавижу тебя, как бы я хотел вообще не знать тебя, не помнить...
Не любить, должен сказать Джиен, и от этого "должен" ему становится почему-то так феерически плохо, что не нужно никаких слез. Он сгибается на кровати, если бы телефоны были старыми, с проводами, такой провод он бы сейчас раскусил, мокрая пластмасса и медная проволока на зубах могла бы подействовать отрезвляюще, так, как уже давно не действует ничего. Но Джиен сгибается, и никаких проводов, не в этой жизни, не двадцать седьмого июня, двадцать седьмого июня он может поплакать, может подрочить, может позвонить Сынхену, а потом поплакать и подрочить, выбор не очень велик.
Истерика закручивается, Джиену сдавливает горло, в нем рождается всхлип, который он не пускает наружу, рождается другой. Джиен пережидает их, как заправский охотник, не реагирующий на помехи, а потом продолжает, правда, уже не особенно твердым голосом, но его от него никто и не ждет.
- Если бы тебя не было, как все было бы проще, - шепчет Джиен, - если бы мы вообще не встречались...
Джиен может продолжать еще долго, у него в запасе много приемов, но ему нужна реакция, а реакции нет. В трубке молчание, шипящие, слегка потрескивающие помехи, хотя Джиен не готов ручаться, что это шумит не у него в ухе, настолько напряженно он слушает эту тишину.
Потом тишина пластиково щелкает, словно Сынхен переключает режимы на экране телефона пальцем, - была громкая связь, стала обычная, слушал ли Сынхен его вообще или занимался своими делами?.. - и его дыхание оказывается близко-близко, будто бы прямо у Джиена внутри головы. Там же, внутри головы, Джиен слышит негромкий, глубокий голос Сынхена, от которого у него всегда продирает между лопатками.
- Иди нахуй, Джиен, - говорит Сынхен и нажимает отбой.
***
Так получилось, что в этот день Сынхен виделся только с Джиеном (если не считать таксиста и Дами, но с обоими он перебрасывается лишь парой фраз, вот и все общение, наверно, это было не в счет). Разговаривал по телефону много с кем, а виделся только с Джиеном, хотя и не мог объяснить сам себе, зачем все время к нему ездил, если утренний диалог не заканчивался ничем хорошим - ни разу. Джиен скандалил, или был тихим и убитым, или в черной язвительной депрессии, или злым, или еще как-нибудь, но это Сынхена не сильно останавливало. Что-то словно бы влекло его, сценарию нельзя было сопротивляться, и, наверно, поэтому Сынхен догадался не сразу.
Будильник с утра звонил в одно и то же время, это уже потом Сынхен приноровился не всегда обращать на него внимание. Донхви звонил в одно и то же время, менеджер звонил в одно и то же время, Сынри писал смс, а Джиен звонил либо утром, либо ровно в два, либо ближе к вечеру. Но Сынхен все равно к нему ехал, чувствуя себя шахматной фигурой в шахматной партии, заложником размеренной определенности, четкого расписания, из которого невозможно вырваться. Эта-то определенность и сбивала с толку, хождение по кругу завораживало, и только раза с десятого Сынхен подумал, что ездить-то он ездит, а вести себя может по-разному.
Донхви говорил одни и те же фразы, по крайней мере если Сынхен его не перебивал, Сынри присылал одну и ту же смс, а Сынхен мог говорить что угодно.
- Хен, перезвони завтра, у меня похмелье.
- Хен, я не в настроении разговаривать.
- Хен, я занят, наберу позже.
- Хен, я даже не буду ничего выдумывать, ты все равно забудешь, что я сказал.
Хен озадачивался, кивал, соглашался, вроде бы обижался и клал трубку, реплики были невнятные, словно записанные на магнитофон в качестве возможных подходящих любому ответу. Сынхену даже было обидно, что поговорить с менеджером нельзя, поговорить с другом нельзя, можно говорить только с Джиеном, да и то с каждым разом желания это делать не прибавляется.
Только с Джиеном диалоги всегда заканчивались по-разному, хотя нахуй Сынхен посылает его впервые.
Он едет к нему и думает именно об этом, представляя себе почему-то белку в колесе. Белка бежит и бежит, колесо вращается, белка бежит и смешно перебирает лапками, шикарный хвост нелепо трясется, черные бусины глаз выпукло горят, почти вылезая из орбит. Белка сходит с ума?
Умная белка может выскочить из колеса, думает Сынхен, но, видимо, и он, и Джиен, могут смело относить себя к глупым белкам. Сынхен не жалеет друга, не жалеет менеджера, Джиен не жалеет его, рассчитывая, вероятно, вытянуть из него что-то определенное, и промахивается каждый раз. Сынхен не выясняет отношения, это не в его принципах, тем более он не будет это делать на подобных условиях и в подобной ситуации. Может быть, белкам бы стоило объединить усилия, Сынхен думает об этом каждое утро, каждый раз, когда Джиен звонит, и потом, когда разговор обрывается. Думает не всерьез, мимолетом, если бы он был умной белкой, он бы даже не стал запрыгивать в колесо. Но это не их случай, а значит, все не так просто, и у Сынхена очень мало желания разговаривать, об отношениях или о повторяющихся утрах, или о чем угодно еще. Он гораздо больше молчит и смотрит, надеясь сделать из этого нужный вывод, который бы смог помочь им обоим, но пока не помогает ничего.
- Здравствуй, Сынхен, - как всегда, мягко здоровается с ним Дами, и Сынхен заглядывает ей в глаза, перед тем, как наклониться, чтобы убрать ботинки. В глазах у Дами еле заметное беспокойство, его раньше не было, подмечает Сынхен, может, частые повторения одного и того же наслаиваются, создавая после себя какой-то остаточный эффект? Сынхен не знает, и спросить он у Дами тоже не может, все, что он может, это сказать ей - здравствуй, нуна, и пройти мимо.
Джиен сидит у окна, почти прислонившись лбом к стеклу, и не оборачивается, когда Сынхен открывает дверь.
Сынхен переступает порог осторожно, словно бы от одного неловкого движения Джиен может взорваться, и Сынхен не уверен, что это не так. Наверно, Джиен плачет, в этот день он плачет часто, и вязкая жара, которую в разгар дня сменяет грозовой ливень, а потом мелкая морось, только добавляют атмосфере тоскливости. Сынхен слышит невнятный шепот дождя, видит серый свет, который падает сверху и обнимает силуэт Джиена целиком, и ему вдруг хочется поднять руку, щелкнуть пальцем, надеясь, что с этим движением замкнутый круг вдруг разорвется, надеясь, что именно сейчас что-то должно поменяться.
Ничего не меняется, и руки он не поднимает, вместо этого застывает, не зная, что ему делать дальше, не зная, что говорить и делать будет Джиен, особенно после того, как душевно закончился их дневной разговор по телефону. Вообще-то таких разговоров было множество, и в прошлой жизни, до двадцать седьмого июня, и первого двадцать седьмого июня, и второго, и десятого, просто никогда Джиен не заходил так далеко, и никогда Сынхен не был настолько конкретен в том, куда он может идти дальше. И никогда еще не было настолько очевидно, что все это не имеет никакого смысла, никакого значения, что все эти переливания из пустого в порожнее между ними в принципе не могут влиять ни на что.
Сынхен додумывает до этой мысли и теряется, потому что думать дальше вроде бы совершенно нечего, и в этот момент Джиен встает. Он оборачивается, весь вытянутый, осунувшийся, непричесанный и несчастный. У него умоляющие глаза, Сынхен не понимает, чего он хочет, но на всякий случай поднимает брови, и в ответ Джиен светлеет лицом.
- Ты приехал, - шепчет он, будто бы понял это с опозданием, вот буквально только что, или будто бы Сынхен не приезжал каждый раз, будто бы то, что он приехал, что-то значит, будто Сынхен приехал сам по себе, а не потому, что заданная определенность ведет их по кругу.
Сынхен молчит, ему кажется, он может отследить все стадии состояний Джиена, каждую перемену, от лихорадочной, вытачивающей его изнутри тоски, до горячечной жажды действий, перемежающейся вспышками безумной надежды и безумной же нежности, занимающейся в Джиене как сухая трава. Еще когда в собственном доме звонит телефон, он, кажется, может определить, в каком настроении Джиен звонит, и что будет сказано, и на какой эпизод из прошлого Джиен сошлется, о чем он думал с утра и о чем будет думать потом, пока Сынхен будет к нему ехать; но никогда не может определить, что между ними будет, когда он все-таки приедет.
Сынхен молчит, отводит глаза, они так и стоят друг напротив друга в разных концах комнаты, пока напряжение не расслаивается само по себе, и Сынхен не смиряется. Он проходит внутрь, чтобы сесть на кровать, он устал, как он устал, он не может сказать, от чего больше. От Джиена, от самого себя и своего чувства, от этого безумного дня, начинающегося снова и снова, от усилий белки в колесе, от глупости белки. Он садится, облокачивается на спинку, ловя ощущение, что то, что будет дальше делать Джиен, не имеет никакого значения тоже, у них по-прежнему нет ни малейшей зацепки, не появилось до сих пор.
Кровать рядом с ним прогибается под чужим весом, Джиен заползает к нему на колени. От недавнего яростного плача у него подрагивают плечи, и в груди что-то тихонько, хлюпающе сопит, он дышит прерывисто, но явно реже, чем раньше. Он прислоняет губы к уху Сынхена и прикрывает глаза, Сынхен виском чувствует движение ресниц.
- Я люблю тебя, - тихо, очень тихо шепчет Джиен, почти беззвучно, но невыносимо отчетливо, и Сынхену плохеет. Джиен не говорил так давно, и ни разу он не говорил так с тех пор, как они застряли, и лучше бы он не говорил так и дальше, обрывочно, дробной вязью думает Сынхен. Луч-ше-бы-он-не-го-во-рил, и от бессмысленно извинительной, безнадежной нежности в его голосе Сынхена простреливает, это как удар под дых, неожиданный и нечестный, сильный и безупречно больной.
Сынхен обнимает его, как неживой, и снова не говорит ничего, безотчетно уверенный, что следующее утро, как и десяток других, начнется с будильника, который разбудит его в то же самое время, что и предыдущие много, много двадцать седьмых июня подряд.
мда, вот так. иногда волшебное "автопробегом по бездорожью" быстро-быстро превращается в "бездорожьем - по автопробегу". с разгромным счетом, я хочу сказать!..)) типа, раскатаем мы нахрен ваш автопробег, че нам там. мало бездорожья, что ли)
потрясающе)))) это, блин, все, что я хотела знать об этой песне))
но Джиен конечно стерва или у кого-то охрененный карт-бланш, вот что я думаю. это кстати немало объясняет и даже может быть кое-что связывает воедино. потому что вообще-то Сынхен из тех, кто за такие дела способен уши открутить и нашинковать в мелкую капусту, ну или из тех, с кем такие вещи по определению _не_делают_. не делают и все, шутки и прочие друзья, это тоже оттуда, но с одной неудачной шуткой вы захотите потом не жить никогда; а для начала, не захотите и пробовать, границы тут нащупываются на ура. впрочем, кое-кому я бы офигевалку-то пооткрутила все равно, мимо ушей это пропускается или что, или оно специально так и задумано в качестве демонстрации, или еще как-то со всеми карт-бланшами. впрочем, просто очень, ну очень толстый троллинг, Джиен, совсем другое ты можешь, ну, если отсюда стоит о том вообще, а что ты можешь))
если тебя не было в интернете две недели, просмотреть все новости вообще почти нафиг нереально)) удивляюсь, как мой медленный инет не сделал ёк и еще не объяснил мне, куда я могу идти с этой бесконечной лентой. но зато) вот почему я стараюсь не пропускать, потому что наконец-то! какие-то внятные фотографии джитопов.
иф ю кстати очень понравилась, вот что можно сделать, если делать это честно. ну, искренне, наверно более точное слово будет. надеюсь именно она станет главной, хотя что-то мне подсказывает, что оно и правда ни разу не исключено. в конце концов это же и есть фишка, как ни пытайся, так ведь?)) и в целом-то народ наебать сложно, потому что это выщелкивается мгновенно, где оно блин, наконец-то есть, и тут в самом деле можно рисковать соглашаться с Вайджи, потому что черт побери это оно. как и чем и через что ты взрослеешь, и как можно (по-детски) навыплеск страдать в Хару Хару и как можно потом молча сесть у (даже уже не разбитого) истолченного хрусталя с пустыми руками, когда тебе ...двадцать семь.
с третьей стороны это и не вешка на пути. это так, отойти параллельно в сторону, а потом вернуться на главную, типа нас тут и не было и это несчитово, страница переворачивается и вздох. ну-ну, как бы сказала Корея)))
такая корова нужна самому, или блин, интересный у всех подход. это какие-то волны, я сама чуть ли не била себя пяткой в грудь, что тут нельзя по иному, а теперь смотрю в и немножко снаружи, и - эээ?.. не, то есть серьезно прям вот НАСТОЛЬКО нужна? кое-кто, конечно, мазохист, если это называется так. но вообще я понимаю противоположную позицию, да потому что уже идите нахрен, не-на-до, вот просто не надо, мы отлично постоим пешком. не из назло кондуктору, а из усталости, безнадежности и смирения. даже усталости тут почти уже не осталось, во что она потом выворачивается?..
ну, это все конечно, субъективизм. и прочее предвзятое отношение к. а вообще-то хочется выйти в новости и увидеть хоть что-нибудь оптимистичное. где мой славной памяти... эм, две тысячи четырнадцатый? ну уж хотя бы!..
- Оппаа-а, - недовольно восклицает Суджон, когда стакан с попкорном опасно накреняется и чуть не падает на пол. Сынхен дергает бровью, он, что ли, виноват, что локти у Суджон острые и длинные? Но он извинится, конечно, почему бы нет.
- Прости, малышка, - примиряюще говорит он и примиряюще же кладет руку на голую коленку. Это опробованный прием, почти гарантированный успех, и Суджон предсказуемо рдеет, румянец еле-еле выбивается из-под тяжелого мэйкапа. Она опускает ресницы, тут же поднимает обратно, губки сложены бантиком - она кокетничает. Привычно кокетничает, Сынхен незаметно вздыхает, его серьезная, вдумчивая малышка кокетничает с ним, это мило.
Малышка Кристал, беби Кристал, вот как он ее на самом деле зовет - по крайней мере, про себя, она обижается, когда он называет ее так вслух слишком часто. Еще когда они знакомились, она представилась как Суджон, Чон Суджон, никаких Кристал, хотя каждый второй знал ее только так, это обычное дело в ее среде. Сынхен прикипел к ней душой почти сразу, или все сделала она сама, он все еще так и не понял. Порой она его утомляет, порой смешит, порой выводит из себя, но основное впечатление, которое у него сохраняется неизменным - палец в рот малышке лучше не класть, она хищница, каких мало. Хоть и строит из себя святошу и прочие "эгье", каких много, каждая вторая. Вот и гримаска специально для Сынхена не совсем честная, коленка честнее гораздо, и Сынхен сжимает ладонь.
Тонкая кожа быстро нагревается под рукой, между пальцев у Сынхена противно влажнеет. Это все жара, чертов Сеул раскален, как сковородка, кондиционер в машине, кондиционер в кинозале не спасают, когда подмышками мокнет за одну короткую перебежку от двери до двери. Коленка хороша, но Сынхен снимает ладонь и вытирает о штаны, невозможно ведь высидеть весь сеанс и думать лишь об этом. Он пытается устроиться в кресле удобнее, пластмассово-сладкий запах попкорна щекочет ноздри, а ворсистая обивка зло кусается через легкую рубашку, никакого удобнее для Сынхена, не в этой жизни.
Межтем фильм берет с места в карьер, Сынхен украдкой косится на светящийся в полумраке точеный профиль, подбородок приподнят, даже уши кажутся выше, напряженнее, Кристал вся - торжественное, завороженное внимание.
- Малышка, ты уверена, что дома нам не будет лучше? - на всякий случай наклоняется он к напряженному уху, жарко дышит. Кристал дергает плечом, мол, отвали, и Сынхен смиряется. Фильм так фильм, окей, в конце концов, не его голая задница покраснеет от колючей обивки. Его подмывает переставить попкорн и затащить девчонку к себе на колени, все больше пользы будет и заднице, и Сынхену, но нельзя, совсем не для этого Кристал тянула его в хоть и закрытый, но все же общественный кинотеатр.
Предчувствие Сынхена не подводит - на вкус попкорн ровно так удушающе-сладок, как и на вид, Сынхен дожевывает с трудом, запивает газировкой и окончательно списывает ближайшие пару часов со счета, можно сказать, пускает в расход. По крайней мере, звук здесь хорош, пускай и не чета его домашней стерео-системе, картинка тоже не полный отстой, а попкорн пусть достанется Кристал. Весь вечер потом она будет сердито считать калории, прикидывать, что сказать тренеру, а потом явится к нему с повинной сама же и задержится в зале часа на два, может, не один день подряд. Пусть, думает Сынхен, авось, она задержится не в зале, а в его постели, с теми же самыми (акробатическими) целями, он охотно поможет ей вернуть форму.
Акробатика интересует, похоже, не его одного - кто-то в фильме много и плотно занимается собой, физической подготовкой в том числе; в конечном счете, именно это становится тем, что заставляет Сынхена вглядеться подробнее. Все начинается буднично, Кристал определенно знала, на какой фильм она хотела пойти, тема близка ей, как никому, Сынхен понимает. Вытертый паркет, скрипящий в ритм с музыкой, еще вопрос, что слышно лучше, глубокие зеркала в полный рост, танцевальный класс. Парнишка в фильме танцует хорошо - гибкий, подвижный, он явно схватывает влет. Одно движение преобразуется в другое, парнишка словно бы переливается в пространстве, и нельзя поймать границу между фазами; и он, и тренер великолепно знают свое дело.
Парнишку зовут Джин, он трейни в начале фильма и полноценная звезда с мировым именем в финале, и фильм - законченная история его взлета и падения, если это можно так назвать. Щуплый, курносый и улыбчивый в начале фильма, он почти разучается улыбаться в конце; нет, не случается ничего такого, заканчивается все вроде бы нейтрально. Возмужавший, заматеревший Джин разгуливает по городу - Сынхену кажется, что он даже узнает улицы, - в леопардовой шубе, отчаянный взмах подола которой как символ до конца выпитой чаши успеха, где на дне одна тошнотная горечь. Впрочем, Сынхен готов спорить, что чашей с успехом там дело не ограничивается, а в ход идут алкоголь, доступные женщины, упоительная и бессмысленная власть над людьми и их сердцами, да мало ли чуши приходится на долю подобным "мировым звездам", загибающимся от одиночества или чего похлеще. Конечно, начинается все хорошо, парнишка обещает революцию в шоу-бизнесе и сверкает глазами, "Coup D'etat", - клянется с экрана он, потрясая кулаками, фильм так и называется - мол, революция, французский пафос и громкие, разве что не предвыборные, лозунги. Революция и выхолощенная из нее мораль, вроде как - не ходите, дети, в Африку гулять, потому что злые дяди с пистолетами охотятся там не только на леопардов, из которых сшиты ваши шубы.
Но с пафосом парнишка не дотягивает совершенно точно, будь это фильм Сынхена (а вполне возможно, в не так уж и отдаленном будущем ему достанется сказать про какой-нибудь фильм - "мой", по крайней мере, Сынхен вплотную над этим работает), - он бы выжал из парнишки побольше. Харизма, вот чего ему не достает, выносит Сынхен вердикт.
- Харизма, Кристал, понимаешь? - заявляет он ей опять на ухо, губы дотрагиваются до мочки и там остаются. Кристал вздрагивает, в очередной раз задевает локтем ведро, водруженное между ними, широко открытые глаза глядят на Сынхена в упор, не узнавая. Слишком увлечена, посмеивается про себя Сынхен, с ней всегда так, попробуй оторви от телевизора или книги, получишь полное ощущение отсутствия тебя как факта в ее жизни. Это смешно и мило, Сынхен принимает на свой счет редко, тем более это несущественно сейчас, когда фильм захватил его самого.
Через полтора часа с парковки Кристал забирает менеджер, жмет руку Сынхену, неловко козяряя в шутку - пост сдал, пост принял, вот что менеджер имеет в виду, и Сынхен для проформы улыбается. Парковка подземная, длинная, конечно, здесь камеры, но ни одного фаната, они с его девушкой в безопасности, ровно так, как она хотела сама. Менеджер фальшиво-бодро обещается вернуть ее к ночи, но Сынхен предполагает, что это все туфта, потому что он видел ее расписание, и после кинотеатра в нем нет окон до послезавтра, а может, и до после-послезавтра, Сынхен не стал сильно вглядываться. Он пройдется пешком, а в машине пускай менеджер всю дорогу развлекает малышку, развлекать ее по пути - занятие не для слабонервных, она большей частью молчит, в том числе это Сынхен в ней и ценит. Не лезть вперед, когда не просят, не лезть в душу, никаких громких лозунгов и отчаянной, выжигающей страсти для них.
На улице духота придавливает к асфальту, но Сынхен улыбается - это честно; горячий воздух, облепляющий лицо - тоже честный, и организм довольно соглашается перестать играть в обманки выстуженных кондиционером помещений, где руки потеют все равно. Его мысли возвращаются к Джину, какое дурацкое имя, сердито думает Сынхен, такое же неправильное, как и выбранный для роли мальчик. Он не плох, но он и не хорош, Сынхен бы выбрал другого, и критерии для выбора устанавливал строгие, он выбирал бы долго и тщательно, и не пропустил бы того самого, единственно подходящего. Мальчик был курнос и яснолиц, но Сынхен бы выбрал такого, у которого лицо светилось. А вот просто так, само по себе, без всякой улыбки, смотрите, он входит в комнату, и все оборачиваются к нему, все хотят на него смотреть, все хотят за ним идти, вот что я называю харизма, думает Сынхен. А уж пускай он улыбнется, рассмешите его, и вы увидите, что может сделать с вами его улыбка, вот так-то, думает Сынхен. Лоб повыше, подбородок поуже, нос пошире, чуть более необычная, чуть более запоминающаяся внешность, совсем слегка неправильные черты лица, изюминка. Не красавец в традиционном смысле слова, нет, ничего такого, в отличие от парнишки с экрана, но Сынхен готов ручаться, стоит лишь его накрасить и подобрать нужный угол съемки - да вы задохнетесь. Да я сам задохнусь, даром что я не по мальчикам, Соджун разве же в счет, да и сколько времени они не встречались?..
И уж конечно не Джин. Нет-нет, Джин - совсем не для этой истории, тут нужно что-то поизысканнее, подлиннее. Чуть больше связанное с внешностью, что-то одновременно доброе и опасное, что-то специфически-корейское, аутентичное, интересное. Сынхен почти ловит мысль за хвост, хмурится, пытаясь отыскать в голове требуемое, идущий навстречу незнакомец задерживает на нем вопросительный взгляд, не решаясь сходу спросить, нужна ли Сынхену помощь. Сынхену помощь не нужна, но рисунок на футболке прохожего заканчивает ассоциацию, и Сынхен радостно вздыхает. Дракон, конечно же, Джи-Дракон, Джи-ен, вот так просто. Джиен, вот оно, идеальное имя для идеального героя качественной истории.
Вообще-то, это и женское имя тоже, Сынхен где-то слышал о какой-то Джиен, то ли коллеге Кристал по цеху, то ли из смежной области, но никакой информации о том, какая она, в его голове не задержалось. А имя ему нравится, он даже назвал бы так собственную дочь - не от Кристал, конечно, а впрочем, может, и от нее, если вдруг в ее прелестной головке добавиться... не ума, Сынхен бы сказал, опыта, определенно, ему просто хочется, чтобы она наконец стала постарше. Чхве Джиен, а? каково? - спрашивает Сынхен сам себя, и сразу же морщится. Нет, никаких Чхве Джиен, никогда, какой мрак. Правда, она все равно выйдет замуж, а вот хоть бы за сына Санву, с которым Сынхен напару когда-то проходил кастинг для фильма о корейской войне, дак так и остался потом в приятелях. Сын родился за год до того, и теперь в свои неполные шесть малой ни разу не промах, а вырастет отличный жених, тут и к гадалке не ходи. И тогда его жена, дочь Сынхена, сможет поменять фамилию и стать Квон Джиен, вот это отличное имя, самое что надо для такой великолепной девчушки.
Но, Сынхен грустнеет, дело вовсе не в собственной гипотетической дочери и ее гипотетической фамилии, когда это еще будет и будет ли вообще. Все дело в том, что Квон Джиен - идеальное имя для мальчика, того самого мальчика, которого Сынхен выбрал бы для фильмов про революцию, пусть она и плохо закончилась. Но он бы весь фильм снял по-другому, другую бы историю выдумал для него, может, с таким же концом и с такой же моралью, просто глубже. Ярче, под стать придуманному образу, потому что талантам нужна огранка, драгоценным камням нужна оправа, и он бы заставил этот бриллиант засиять. Сынхен задумывается сильнее, замедляет шаг, подошвы гулко шаркают по гравию, он закладывает руки в карманы и запрокидывает лицо. Солнце облизывает ему лоб, облизывает скулы, Сынхен щурится в довольстве, история начинает звучать.
Во-первых, у Джиена - так странно оказывается пробовать это имя на вкус, оно как гладкая горошина, капля свежести на языке, прохладная и чудная, - у Джиена была бы команда. Нечестно оставлять его одного, у него должны быть друзья, соратники, какие-то очень близкие люди, с которыми можно разделить сладость побед, с которыми можно прыгать выше и дальше, добиваться того, чего нельзя добиться в одиночестве. Должна быть группа, где Джиен - один из, и, с нескрываемым удовольствием думает Сынхен, он сам, собственной персоной, был бы в ней первым. А потому что они познакомились бы первыми, да вот хоть в школе, общие увлечения, страсть к музыке, рэпперы с Восточного побережья, рэпперы с Западного, мало ли что есть обсудить поклонникам жанра. Хотя, начинает сам с собой спорить Сынхен, быть первым, конечно, хорошо, но и опасно, Сынхен не лезет куда ни попадя без должной уверенности в успехе, и поэтому пускай у Джиена будет друг. Лучший друг, Сынхен первый, а друг лучший, вот так-то, им немного странно втроем, но почему бы и нет, они знакомятся и соглашаются друг друга уважать. И макне. Макне! - осеняет Сынхена, им обязательно нужен макне, и он останавливается, чтобы вытащить из кармана телефон.
Солнце прыгает на экран, слепит глаза, почти невозможно разобрать, кому Сынхен собирается звонить, но этот контакт у него близко. Гудок вливается в ухо, Сынхен отходит к скамейке, садится, смеется над собой и своей разгулявшейся фантазией. Отвечают не сразу, Сынхен ковыряет носком кроссовка насыпанный вокруг скамейки тонким слоем песок, челка падает на лоб, и он сдувает ее с громким "пфф".
- А, алло, - вскрикивают на том конце, словно бы запыхавшись, и собеседник тут же представляется Сынхену во всей красе. Вечно занятый, шебутной, с него станется отвечать на звонок и прыгать на одной ноге, пытаясь стряхнуть с нее застрявший ботинок. К примеру.
- Донсен! - дурашливым басом выговаривает Сынхен, будто бы пытается призвать к порядку шкодника, или начать какую-нибудь заковыристую длинную хохму, вроде бы в шутку, вроде бы всерьез, но кто-кто, а Ли Сынхен всегда подхватывает исключительно в такт.
- А! Хен! - отвечает тот, излишне громко, хотя на фоне Сынхен не слышит никакого шума, просто донсен привык разговаривать на вечно повышенных тонах, его обязывает то ли профессия, то ли склад характера, Сынхен пока так и не разобрал.
Вообще-то большая часть Кореи знает донсена совсем под другим именем, нежели то, каким Сынхен называет его про себя, большая часть Кореи называет его Ли Сынри, это из той же области, что и второе имя Кристал, пускай у нее оно настоящее, а у донсена - псевдоним. Когда-то он пришел в одно из крупнейших агентств, чтобы стать идолом, как стала Кристал, но не выдержал конкуренции, подался в ведущие комедийных передач, впрочем, так и так добился известности. Познакомились они с Сынхеном случайно, довольно давно, на какой-то масс-медийной тусовке, куда Сынхен не раз захаживал по долгу службы и просто так, и сошлись быстро. Не то чтобы друзья, но очень и очень хорошие приятели, донсен регулярно снабжает Сынхена последними великосветскими сплетнями, приглашениями на вечеринки самого разнообразного пошиба, полезными и не сильно знакомствами. Сынхен поддерживает с ним контакт не только поэтому, в основном потому, что донсен ему нравится как мало кто, с ним легко, они понимают друг друга в момент и в любых вопросах находят общий язык, хоть и отличаются по темпераменту весьма и весьма. Вот именно такой человек был бы нужен Сынхену в качестве макне для группы, никто другой не справился бы с этой задачей на все сто, так блестяще, как это мог сделать Ли Сынхен.
- Донсен! Смотри сюда, я придумал офигенную штуку, ты же видел новый фильм про всю эту вашу шайку, меня сегодня только Кристал таскала? А впрочем, нет, ерунда, скажем, мы хотели бы собрать группу? Ты, я, и еще кто-нибудь, не один, человека четыре... пять? Группа, и ты макне, да или нет, решай сейчас же?
- А! Хен! - донсен смеется, улавливая соль шутки, он не всегда макне с кастом своих передач, но частенько, хотя Сынхен знает, что он не то чтобы фанат конкретно такого расклада. Но он ловит шутку, Сынхен может звонить ему с любой ерундой и быть уверенным, что все сложится замечательно, и никто не будет крутить у виска в ответ на специфическое чувство юмора Сынхена, которое догоняют далеко не все. - Хен! Ты говоришь, макне? Макне! Ли Сынхен согласен, вот что я тебе скажу, он согласен, идея - блеск! Но хен, я имею условие, никаких Ли Сынхенов, тогда у нас в группе будет Сынхен-хен, и это будешь ты, а я буду Ли Сынри, окей? Договорились?
Сынхен знает, что в семье донсен старший, и те, кто пришел в шоу-бизнес позже, уважительно зовут его "сонбэ", скромно потупив взгляд, и донсену нравится, когда они делают так. Сынхен также знает, что донсена потискать не дурак любой старший, с которыми у него установились доверительные отношения, не дурак и сам Сынхен. А в такой группе, как та, которую выдумывает Сынхен, донсен может быть только макне, потому что его будут любить все, и шпынять тоже будут все, и на это Сынхен намекает, а донсен соглашается. Но репутация превыше всего, и донсен не против Сынхена порадовать и радовать впредь, но имя, с которым он добился успеха, должно оставаться при нем. Сынхен не возражает, он согласен, что псевдоним удачнейшим образом описывает донсена и вообще ему идет, они сжились и стали хорошей парой. Когда-то, в самом начале карьеры, донсен рассказывал, в агентстве его хотели назвать Топом, но отчего-то не прижилось, в итоге назвали Сынри, и большая часть тех, с кем его знакомит Сынхен, оказывается не в состоянии запомнить, что зовут его все же Сынхен, а тот не жалуется, мол, хен, я давно махнул рукой. И потом - разве быть Сынри чем-то плохо? Можешь мне поверить, хен, это просто отлично!
Несгибаемый оптимизм, доброжелательность и улыбка до ушей - вот визитная карточка донсена, и за это Сынхен его особенно любит, а еще любит за чуткость характера и отсутствие равнодушия в целом. Так и теперь - они перебирают знакомых еще пару минут, донсен сыпет именами состоявшихся и не состоявшихся звезд с размахом заправского хэд-хантера, Сынхен не успевает вставить ни одной реплики в ответ, лишь невнятно мычит свои "угу" и "мм".
- Чан Хенсын, он начинал стажироваться со мной, потом саджанним его выгнал, он сейчас в Beast, но, наверное, он нам не подходит, не наш стиль, ты же в общем за рэп? Или вот, Дон Енбэ, он поет сольно, бессмысленный сироп, но какой голос, какая пластика! Что-то в духе ар-н-би, оттенить агрессивный куплет, ты не находишь? Или, помнишь, я тебе рассказывал, Кан Дэсон, он просто хотел петь, но в итоге спился, чувака жалко невозможно же, это мог быть лучший голос группы, скажи? Хен, ты согласен?
Сынхен согласен, он помнит Дэсона еще с самых первых тусовок, куда его зазывал Сынри же, он тогда пару раз выпил с Дэсоном за компанию - у него болели связки, врачи что-то рекомендовали, потом рекомендовали что-то еще, потом он с тусовок пропал, и Сынхен слышал, что история вышла тоскливая. Сынхен не знает, нужен ли в их группе лучший голос, но Дэсона жалко и правда, так что он соглашается. Напоследок он объясняет донсену, что лидером у них был бы - обязательно! - школьный приятель Сынхена, ты не поверишь, чувак - бомба, заткнет за пояс любого, и это в тысячу раз круче, чем в том самом новом фильме, про который он забывает донсену объяснить толком хоть что-нибудь.
Разговор заканчивается так же резко, как и начинался, Сынхен остается на скамейке один, с нагретым телефоном в руках и круговертью имен в голове, из которых постепенно остается одно, конечно же, Квон Джиен, и дело даже не в группе. Да и бог-то с ней, с группой, для истории это всего лишь затравка, а самое интересное тут кроется где-то в другом, и Сынхен вдумчиво, медленно, но подбирается к самой сути. Он откидывается на скамейку, осторожно колупает ногтем отколовшийся лоскуток яркой краски. Дерево под руками тоже горячее, жара не спадет еще несколько часов, и металлическая ножка скамейки блестит под прямыми лучами, как слюда.
Вот оно, догадывается Сынхен, это случилось бы тут же, как они познакомились, сразу-сразу. Сынхен бы влюбился, и ничего бы про себя долго не понимал, и все это было бы как-то непросто, но захватывающе, чудесно до онемения. Он бы влюбился в улыбку Джиена, его зажигающиеся глаза, его по-лисьи кроткое, застенчивое выражение лица, то, как он смущается, то, как он смеется взахлеб от несдерживаемого счастья. Влюбился бы в манеру загораться моментально и заражать своим энтузиазмом других, в резкие смены настроения и настроя, не угадаешь, какое следующее выражение появится на этом живом, вечно меняющемся лице. А потом, попозже, он влюбился бы в его манеру работать, в его серьезный и ответственный подход к обязанностям, в его способность до конца отдаваться работе, с истовой искренностью, которую Сынхен так хорошо знал по себе. А вдруг бы они читали вместе рэп?.. Работали вместе на сцене, в студии, писали бы что-то вдвоем, ссорились и мирились по тысяче рабочих вопросов, не понимали друг друга вдрызг, но делали бы дуэтом что-то великолепное.
Тогда сцена осталась бы с Сынхеном навсегда, стала бы его домом и каторгой, пока еще Сынхен хорошо помнил, чем пахнуло на него из дверей шикарной звукозаписывающей студии, аккурат в обход которой лежал путь в директорский кабинет. Тогда Сынхен внимательно выслушал все предложения, покивал головой сначала положительно, показывая, что все понимает, а потом отрицательно, показывая, что в гробу он видел все контракты и прочие ограничения творческий свободы. Его нашли тогда после шоу для молодых талантов на SBS, кому-то понравилось, как он читает, кто-то посмотрел на него в клубе, раз или два, но Сынхен выбрал андеграунд еще в детстве, и остался этому выбору верен.
Но могло быть всякое, особенно в гипотетической истории, где был выдуманный Сынхеном Квон Джиен, в которого Сынхену нельзя было бы не влюбиться. Всякое могло быть, и могла быть сцена, и кто знает, может, это оказалось бы в конечном счете не так и плохо. Сынхен не жалуется на отсутствие денег, его семья никогда не знала нужды, но их могло бы быть больше, если бы им повезло, а им бы повезло, сомневаться в этом было нелепо. Сынхен не жалуется на отсутствие работы, он любит работать, любит учиться, он охотно и активно делает это последние почти десять лет, когда закончилась школа и цель по-настоящему найти себя стала для Сынхена главной.
Сынхен не жалуется на отсутствие любви, но Квон Джиен?.. Кто знает, чем все могло бы закончится с Квон Джиеном, эта мысль рассыпает веер мурашек по пояснице, перекидывает их на бедра и на локти. Легко влюбиться, нельзя не влюбиться в такого, но, а если и вдруг, если и вдруг неожиданно выясняется, что это - его судьба?.. Если все сначала оказывается захватывающе и сложно, а потом невероятно офигенно и сложно, а потом как-нибудь еще и снова сложно, а потом это сложно шинкует Сынхена на лоскуты?
А секс? Легко сказать - влюбиться, легко сказать - полюбить. А если, а если, а если, все эти "если" теснятся у Сынхена в голове, он теряется. Какая-то огромная, невероятно живая Вселенная распахивается перед ним, и главный герой в этой Вселенной - он сам, Чхве Сынхен, и там у Сынхена такая судьба, которая никогда не могла ему и присниться. Сынхену хочется плакать и прыгать одновременно, кого бы еще он мог любить так, как мог бы любить Квон Джиена, с кем бы могла сложиться такая шикарная, такая ужасающая в своей красоте и громкости связь? Нет такого человека на свете, Сынхен точно знает, нет и не было никогда, бог миловал, но если бы он был?.. О, тогда бы Сынхен стал не Сынхен, а что-то другое, он научился бы слышать кожей, чувствовать глазами, вы говорите - секс, ха, Сынхен расскажет вам, что такое секс, что такое связь, и как это бывает. Когда Вселенная уменьшается в булавочную головку, сжимается для Большого Взрыва, а потом расширяется бесконечность, чтобы в итоге, опрокинувшись, снова начать сжиматься. О, Сынхен знает, у него в груди помещается целая такая Вселенная, вы лишь дайте ему такую судьбу и такую любовь, и Сынхен все-все вам про нее обязательно расскажет, во всех подробностях. Ну, или Сынхен подумает и промолчит, а вы послушаете тишину и согласитесь, что поняли.
Но теперь, на скамейке посреди сквера, для Сынхена никакой тишины, Вселенная грохочет вокруг него, причудливо смешиваясь с реальностью - душный вечерний Сеул, загазованная набережная, нерасчленяемый на отдельные звуки глухой гул, людской говор, пронзительные гудки. Турист в конце сквера поднимает руку, показывая пальцем на солнце, блик от часов попадает Сынхену в глаза, как укол, и все переворачивается, он вдруг остается один. Шум отдаляется, Сынхен опускает голову и смотрит на собственные ладони, повернутые наружу, будто бы он держит в руках шар с той самой Вселенной.
Но в ней он один, в сквозном, бьющем наотмашь бесконечном одиночестве, где тот Квон Джиен, спрашивает себя Сынхен, да вот же он, никуда не девается. Но все выворачивается изнаночной стороной, великая любовь несет за собой великую печаль, только когда Сынхен был способен обойтись даже такими полумерами? Никогда, Сынхен все привык доводить до конца, отжать самый максимум, додавить и взять свое по полной программе. Кто сказал печаль, выкиньте свои толковые словари, если все плохо, то все плохо кошмарно. Амплитуда ужасает, можно умирать от счастья в экстазе слияния, а можно дохнуть, призывая забвение и мучаясь осознанием подленького желания другой судьбы. Сынхен говорит, все не могло бы быть просто? Ха, не могло бы и не было бы никогда, все было бы сразу, одновременно и без перерывов, все эти прыжки из огня снова в огонь накладываются друг на друга, сливаются, Сынхен видит их, как одно. Краем полы мелькает леопардовая шуба, Сынхен соглашается учесть и ее, почему бы и нет, в конце концов, у истории мог бы быть именно такой финал. С великолепным Сынхеном внутри кадра, с группой и призывами к революции, с дутым, гипертрофированным самообманом, когда хотелось сделать так много, а сделано - ничего, ровно как в фильме, эту часть и эту мораль Сынхен не стал бы менять.
Не то чтобы это имеет значение, в свете его гипотетического присутствия в этой истории, в его личных отношениях с Квон Джиеном это не меняет и не меняло бы ничего - Джиен был бы Джиеном, а Сынхен был бы Сынхеном, и они принадлежали бы друг другу до конца. Причудливая прозаичность этой мысли смешит Сынхена, это достойно бесславный конец для вершителей французских или не очень революций, и это важно ничтожно по сравнению со всем остальным. Развитие истории нельзя предугадать, Сынхен подозревает, что почти двухчасовой фильм был бы началом, или серединой, или началом конца какого-то длинного, если не бесконечного сериала, плохо прогнозируемого, как, собственно, плохо прогнозируема и жизнь. Квон Джиен, говорите? Да почему бы и нет, - залихватски машет себе рукой Сынхен, гулять так гулять, на всю катушку, с леопардовыми шубами и ящиками дорогущего вина. Со всей болью и страстью, которые только могли бы - гипотетически - в Сынхене вместиться, переломав его по косточке, последовательно, собрав заново и переломав еще и еще.
Квон Джиен, соглашается Сынхен окончательно, вытягивая сигарету из пачки. Сложнее становится найти зажигалку, она прячется в кармане рубашки, как только Кристал не пожаловалась, что та неудобно упирается ей в лицо, пока валялась щекой у Сынхена на груди по пути вперед. Сынхен откидывает крышку, проворачивает колесико, смотрит на огонь - невысокий столбик кажется чудным и красивым, по нему не скажешь ничего о температуре горения, о кострах или пожарах, или о пепелищах. Но сигарета занимается, Сынхен вбирает в себя дым, липкий привкус табака оседает на языке.
Квон Джиен. Тонкая бумажная обертка сигареты шуршит, прогорая, сизый дым повисает между сквером и Сынхеном, четко выделяясь на фоне стеклянно-голубого неба. Сынхен провожает задумчивым взглядом изгибающиеся завитки, один накладывается на другой, все это дико до изнеможения, и в то же время как-то удивительно логично. Просто, Сынхен бы сказал, все сложное в конечном счете на проверку оказывается довольно простым, все истории придерживаются собственной внутренней логики, придумывает им ее сценарист или жизнь. Сынхен бы снял отличный фильм, про себя и про кого угодно еще, или про кого угодно еще, кого не существует на свете и не могло бы существовать никогда. За такой фильм Сынхена носили бы в Корее на руках, и только он сам бы знал, о чем именно он снимал, и что он этим хотел сказать - и не сказал, потому что, вообще-то, Сынхен не стал бы и не станет его снимать.
Возможно, если в мире нет Квон Джиена, то не стоит его и придумывать; мысль проваливается сама в себя, логика пряма и очевидна, и Сынхен улыбается. Это не плохо и не хорошо, как и все остальное, что случается или случится с ним или с кем-то другим, в реальности или фантазиях, думает Сынхен и поднимается со скамейки, отряхивая штаны.
Фантазия остается с ним еще пару кварталов, которые Сынхен шагает от сквера в сторону дома, а потом, стоя на светофоре и дожидаясь, пока тесными рядами ползущие машины освободят для него переход и загорится зеленый, он выкидывает ее из головы.
К Сеулу подкрадываются сумерки, дома Сынхен распахивает окно и долго смотрит на колышущуюся, темную воду в реке, которую хорошо видно с его виллы.
традиционно заснула когда уже светало вовсю. белые ночи, епт!)) деньрожденский пирог не то чтобы сильно удался, но еще по плану шашлык. пришла на работу и тут тихо, и так... утренне. а вообще с юбилеем меня, что ли) я не фанат празднований и всего такого, и мало кто в курсе, как-то так повелось. но эту конкретную дату надо еще уложить в голове, наверно всякие штуки про оппозиции Сатурна юношество, рубежи, переходы и сколько что и куда, имеют место быть. аы!!
видно, мальчиков подотпустило и они вспомнили, что такие вещи можно иногда делать в удовольствие)) ну и вообще мими, почему бы и нет) странным образом нравится Джиен особенно, о0, нежданное ощущение)
открыла для себя breaking bad. вот черт побери, люблю американские сериалы, да я просто блин фанат американских сериалов)) помимо конечно того факта, что в Алабаму бы хоть завтра, ну там - потрогать, хрен знает оно из-за чего, сам факт же. но отдельная тема. для меня вряд ли можно круче - ну, по крайней мере когда по-серьезному. все старое засмотрено до дыр и честно, на этом месте теперь радости полные штаны))
не совсем по той самой теме (по смежной потому что), но красотища же. сегодняшняя. ))
не могу сказать, что я фанат обеих песен, не могу сказать, что мне по душе способ ..."развиртуализации" написанного, потому что - во1, было бы прикольно сесть и послушать альбом целиком, стиль там, дух, концепция, это все же их сильное место. а от всего остального попахивает неполноценностью, пускай и значительная часть Кореи ходит в этом смысле на ушах. но выступления я ждала, потому что телевидение что радар, там как под прицелом, там все видно как на ладони. очень понравился Енбэ - божи, неужели мальчик наконец-то миром пришел сам к себе, или, если формулировать бережнее, без сильных потерь движется куда-то примерно в эту сторону, что уже звучит и выглядит о0 как. плюс радует то, что он перерос необходимость копировать или оглядываться на Джиена, что местами наглухо забивало эфир. Дэсон тоже плюс-минус порадовал, его конечно в принципе как всегда хрен пойми, но все неплохо. Сынри люблю заечку не могу. вся печаль мира в глазах и все те мысли, которые если озвучивать напрямую, звучат мягко скажем стремненько, вот они все у него в глазах. чудесный Сынри как всегда все знает, но молчит, а делает все чем угодно, но не словами. Вайджи конечно бодр и полон оптимизма, не знаю уж что он курит откуда он его берет, но вся правда вот у Сынри в глазах, хоть я в этом смысле и отъявленный пессимист, потому что лошадь сдохла слезь просто зацеплена на совсем другие вещи. что еще?.. джитопы. помимо того что блин им по ушам нахрен как всегда; такое мимимишество эта строчка про каминг хоум или как там ее, песня с Пикси Лотт уже давно почила, а туда же. люблю там сильно эту строчку, думаю даже что ли переименовать под это дело днев, потому что она как ни крути про то же самое, что и, просто с еще одного угла. что как всегда про голограммность и вообще прекрасие в многообразии и разнице способов ...постижения, которые и которое все равно суть одно и то же. но как чудесата эта сложная схема и как она мастерски отражается вся в самой себе в любой момент с любого захода. ах!
собственно, что я думаю обо всем об этом. не то чтобы я до фига думаю в эту сторону, честно. еще так мало о чем - и я не очень себе ставлю задачей что-то там на этот счет думать, пока рано. но меня спросили, и я задумалась, и вышло, что пока оно скорее радует, чем нет - с учетом того, что я жду в большей части не музыки и не видео, и не возможности там посмотреть или вообще движухи. я жду ...индикаторов, каких-то очевидных вещей, с которыми можно делать выводы; да в общем что там, я знаю, чего я жду. и пока я очень сильно не верю, что так может случиться - где-то к осени или к зиме, впрочем, прогнозы тут всегда как были неблагодарным делом, так и остались. но, короче, что импонирует (в некотором роде, не сказать, что я прям фанат такого механизма), это, как бы так сказать - свобода и желание экспериментировать, что ли. это какое-то творчество не в рамках самовыражения - я делаю то, что я делаю, чтобы реализовать себя и делать это в движении - нет, это что-то другое. это что-то вроде - я реализован, и могу сделать еще и вот так и вот там, потому что это интересно и клево попробовать. такой как бы... шаг в какую-то сторону по отношению к себе же. сильный, уверенный, громкий - и не потому что оно афигеть как требовало реализации и вообще хотело, про это я тоже уже говорила. скорее потому что есть эта свобода самовыражения, и можно пойти туда и сделать вот так, в таком ключе, и еще в таком, и еще вот в таком. что тут радует - это позитив, вот что. позитив и такой своеобразный конструктив, ну и то что оно в целом "от хорошей жизни", а не от обратного. это выглядит неплохо) что не радует - а понятно, что что-то не радует, как бы я как ни крути осторожна в формулировках и стопудово до внятных выводов еще далеко - так это ну епта, то, что хотелось бы другого и по-другому. впрочем, это конечно еще правда немножко дело десятое))
Правила: 1. Постим у себя семь песен, которые нравятся в данный момент. 2. Выбираем семь человек, которые должны сделать то же самое у себя в дневнике.
мм. семь песен с трудом) но если в принципе пойти по хронологии назад, то будет как-то примерно так
берегите, нахрен, уши))охрененно нравится, как, но не всегда нравится о чем - но выбирать не приходиться, или, точнее, выбираю то, что попадает, и от чего уши не сильно вянут.
похожая ситуация - девочка абсолютно волшебная, но непацанское нытье (ц) хочется посоветовать сменить на более позитив, ну потому что солнце там, весна, чего так убиваться?.. но все остальное прям то что надо строго.
столько любви, любви (правда, в стиле - угадайте где, но я же слышу)) она очень верная.
просто угу во все стороны.
долго пыталась расслушать у него хоть что-нибудь, пара редких тем, которые сразу да, а так ы. но вот это просто вечное!)) полгода как.
тяжело, объемно, плотно, аыще ваще.
бонусом - ну потому что там, где смотрю, потому что какое невозможное прекрасие, потому что безумное количество чувства, и очень, эм, настояще, когда так как есть, и когда - в тишине, наедине, что-то такое, сильно интимное. что не страшно выносить наружу потом, хоть и)) тема вечная.
как я все-таки люблю красить ногти!)) ! джитопы прекрасны, загадочны и информативны, как и всегда. что еще?.. а, весна! Москва, поезда, не-безнадежность сегодняшней и завтрашней русской литературы; много работы, прозрачного широкого воздуха над домами, хороший сон (тьфу-тьфу), большие планы и прочая легкость бытия. вот такой вот небольшой апдейт)) пис!
была в моей юности такая байка про Васю, которого наебали - карась, что ли?.. и там он в конце так красноречиво думал - наебал, карась, сцуууко, - прям так и слышу эту интонацию смертельно обиженного губошлепа))
но я вообще не к тому. я вообще хотела себе сохранить, потому что редко формулируешь так кратко, ну и вообще - формулируешь. он очень клевый. он глубокий и действительно в чем-то чистый, как глубокий насыщенный синий цвет. я бы не сказала наивный, это какое-то другое слово. скорее честный, как прямой взгляд доброго человека. он как низкая длинная нота, объемный звук, который заполняет все помещение, гулко и емко. он огромный, это как целая галактика в глазах, внутри. очень плотный, там невероятное количество красоты и любви, ну и боли, они взаимопроникают друг в друга до самого конца, так, что не расплести. это как космос, который со временем становится лишь подробнее, четче, плотнее и глубже в каждом своем кусочке, космос, осознающий и проявляющий сам себя. это очень сильное ощущение, когда вот так его слышно, он потрясающий) меня это не то что даже восхищает, это не то слово. меня это завораживает)) (с)
а, ну мимимишечка, чтоб приятно взглянуть. из тоже вроде как подаренных капсиков)
@настроение:
а я что, я что? я постоянно вообще в три часа ночи не сплю))